Надя с видимым облегчением взяла меня под руку, и мы двинулись к столовой.

— Кстати, — пародируя мою интонацию, подмигнула Надя, — хотела спросить. А зачем ты сломал башню?

— Скучно было.

— Костя! — толкнула она меня.

— Сочинение-то дашь прочитать?

— Нет! — От следующего толчка я едва не упал и толкнул сестру в ответ. Так мы и ввалились в столовую, борясь и хохоча, как дети.

— Константин Александрович Барятинский и Надежда Александровна Барятинская! — провозгласил, поднимаясь из-за стола, дед. — Опора и гордость нашего рода, воплощение великолепного воспитания и выдающихся моральных качеств! Безупречно пунктуальны и не испытывают никаких трудностей с этикетом.

Замерев в подобающих торжественному тону позах, мы постарались стать серьёзнее.

* * *

Засиделся я допоздна, по просьбе Нины разбирая Костины вещи. Что оставить в имении, что забрать с собой в городской дом. Имение как-то опустело, многое уже перевезли, часть мебели накрыли чехлами. Все мы казались незваными гостями в доме, который уже почти приготовился впасть в спячку на зиму.

Ковыряться в чужих вещах мне было неимоверно скучно. Тем более что прежний — настоящий — Костя сам по себе был человеком, для меня абсолютно не интересным. Все его многочисленные костюмы, туфли, жилеты и галстуки — всё это меня не интересовало ни в малейшей степени. Галстуки я даже завязывать не умею, да и в плечах раздался благодаря тренировкам — скоро в Костины вещи вовсе перестану влезать. К тому же на ближайшие пять лет мой гардероб определён — форма Академии. А потом меня, надо полагать, ждёт государственная служба, где тоже есть определённый дресс-код. Так что в конце концов я плюнул и решил — пусть всё Костино барахло остаётся здесь. Полистал под настольной лампой старые журналы и улёгся спать.

За окном разыгралась гроза. Гром рокотал ещё во время ужина, а теперь он докатился до поместья. За шторами виднелись вспышки молний, барабанил дождь. Я привык засыпать и не в таких условиях, так что буйство природы меня убаюкало. Но не на всех гроза подействовала одинаково.

Уже сквозь сон я услышал, как открылась дверь, и почти беззвучные шаги зашуршали по полу. Сон быстро и плавно откатился на исходные позиции. Я приоткрыл глаза, пользуясь своей уникальной способностью. Я-то прекрасно видел в темноте, а вот мой визитёр, кем бы он ни был, вряд ли сумеет различить ночью небольшое движение век.

В том, что опасности не предвидится, я убедился тотчас же — вошедшая была девушкой. И запах, опередивший её, стёр все сомнения.

— Китти, какого...

Я осекся, когда завёрнутая в одеяло девушка скользнула ко мне под бок.

— В-в-ваше сиятельство, вы ведь не прогоните меня в такую грозу? — прошептала она, преувеличенно трясясь не то от страха, не то от холода.

Первым порывом было обнять её, согреть, защитить. Но за первым порывом последовал бы второй, а где второй — там и третий. Всё тот же странный, чарующий аромат кружил мне голову, убеждал послать к чёрту все сдерживающие факторы.

— У тебя что, крыша протекает? — осведомился я.

— Нет, я просто боюсь грозы, ваше сиятельство.

Её рука нашла мою под одеялом и робко сжала.

— Так! — Я резко сел, скрестив ноги и включил свет.

Верхний свет. До выключателя мне нужно было идти на другой конец комнаты. Но я пожелал света — и от меня будто невидимый провод протянулся к люстре. Она вспыхнула.

Причём, для меня это, кажется, было более удивительно, чем для Китти. Служанка знала, что работает на магов, и те умеют делать всякую магическую дребедень, так что ничему не удивлялась. Она села напротив, щурясь от яркого света. На ней была полупрозрачная ночнушка, едва прикрывающая бёдра.

— Ваше с-сиятельство? — пролепетала служанка.

— Что ты со мной творишь?

— Ничего особенного. Простите...

И тут в дверь постучали.

— Костя? — послышался голос Нины. — У тебя свет, я вижу. Ты не спишь?

Вся кровь отхлынула от лица Китти.

— Константин Александрович, прошу, не выдавайте! — зашептала она, дрожа, как осиновый лист на ветру. — Меня тотчас же рассчитают, умоляю, я не хочу...

— Под кровать. Быстро! — прошипел я.

Китти, на ходу завернувшись в своё одеяло, скатилась на пол. Я дал ей пару секунд, чтобы затаиться, и громко сказал:

— Нет, заходи!

И тут же оборвал связь с люстрой. Лампы погасли.

Отворилась дверь, и в спальню вплыл огонёк свечи. Ночная рубашка Нины была приличной длины и, в отличие от рубашки Китти, не просвечивала. Но всё равно выгодно подчёркивала достоинства фигуры. Я убедился, что хорошо накрыт одеялом. Напряжённая ночка, что и говорить.

— Прошу простить за вторжение, — сказала Нина, подойдя ближе. — Ты позволишь?

— Конечно. — Я отодвинулся, и Нина присела на край постели. Свечу она продолжала держать.

Вдруг она принюхалась. Чёрт... Запах! Тот сводящий с ума аромат! Его-то под кроватью не спрячешь.

— Этого я и боялась, — вздохнула Нина.

— Чего? — не понял я.

— Костя... Прежде всего: я понимаю, что ты пришёл из мира...

Тут я глухо закашлялся, чтобы заглушить подробности, не предназначенные для ушей Китти.

— ...не столь обременённого правилами приличий, как наш, да и вообще, — продолжила Нина. — Но поверь мне — это не выход.

— Что — не выход? — недоумевал я. — Вход?

Нина улыбнулась, как-то сочувственно — мне аж тошно сделалось.

— Я заметила, что из моего шкафчика пропал флакон с приворотным средством, — грустно сказала она. — Я не горжусь тем, что их делаю, поверь. Меня попросила об этом одна хорошая подруга — имя её, с твоего позволения, называть не буду. И ничего постыдного в такой просьбе нет, этой даме всего лишь хочется вновь обратить на себя внимание охладевшего супруга.

— Прекрасно, а я тут при чём?

— Костя. Ну я ведь чувствую запах, — вздохнула Нина. — И ты, кстати, всё сделал неправильно. Во флакон нужно было добавить волос или ещё что-то, принадлежавшее тому, кого ты хочешь приворожить — а не своё. Суть в том, чтобы перенаправить энергию влечения человека... Это, впрочем, частая ошибка новичков. Получается, что ароматом зелья ты воздействуешь сам на себя.

— Приворотное средство, значит? — произнёс я сквозь зубы.

О нет, тетушка, ты ошибаешься! Китти всё сделала правильно... Зараза. От этого аромата у меня все мысли