– И все же. Кто мог желать ему смерти?

Василий добросовестно задумался. Он ходил по кухне, закатывал глаза, перебирал все мыслимые и немыслимые варианты, но так и не смог найти вескую причину для убийства. Хоть и бытом, жизнью своего творения бывший священник интересовался весьма слабо, но по мере сил и возможности ситуацию вокруг Плетнева контролировал. Обязанности свои Всеволод выполнял исправно, ни на что не жаловался, ничего беды не предвещало.

– Как такое существо могло умереть от яда? – спросил Феликс.

– Через желудок отравился?

– Напрямую в кровь попало.

– Так не бессмертный он, – развел пухлыми руками Василий. – Покрепче, конечно, обычных людей, но если в кровь и сильный яд, может и помереть, конечно. Дурной он был, не жалко, дивно, что вообще так долго протянул.

Василий продолжал ходить по кухне, забыв про свой чай. Феликс наблюдал за ним, одновременно вскользь изучая кухонную обстановку: на стене раскачивался маленький маятник старых, простеньких часов «кукушачий домик», похожие остались на кухне зеленого дома в Троицком. Посуда с гжелевской и хохломской росписью на видных местах, скорее для красоты, чем для пользы, а у окна пара деревянных стульев – такие же, как в коммуналке Плетнева.

– Что ж твои детишки в таких скверных условиях проживали? – спросил Феликс, глядя на стулья.

– Чего баловать, умножать грехи гордыни, сребролюбия. Скромность, неприхотливость – вот благо.

Уморившись бегать по кухне, бывший священник вспомнил про чайник и уселся за стол.

– Второе твое творение, Маргарита, покончила с собой, – сказал Феликс. – Всем грехам грех, верно?

– Серьезно? – клочковатые брови Василия удивленно задвигались. – Дурочка эта? Чего она вдруг?

– Возможно, не пережила смерти Плетнева.

– Скажешь тоже! – раскашлялся Василий. – У них же чувств нет!

– А вдруг были, но ты не заметил? – тяжелым взглядом Феликс наблюдал, как поп-расстрига переливает чай в блюдечко и шумно его цедит с сахарком вприкуску.

– Не было, и быть не могло! – с уверенностью ответил Василий. – Уж я-то все про своих куколок знаю!

– Допустим. Кем она доводилась Плетневу?

– Помощницей, игрушечкой, чтобы не скучал. Ритка шустрая, живенькая была, преобразователи энергии возила сюда-отсюда, чтобы Сева не отвлекался. Тоже не нужна уже, бог с ней.

– С кого ты Плетнева сделал? Лицом вроде на Шаляпина похож.

– Так Шаляпин и есть, только не Федор. Брата его младшего, Ваську, помнишь? С него копировал. Душеньки своей собственной много пришлось в него вложить, наполнить, так сказать, смыслом. А по виду – Васька, да. Талантом не хуже Фединого обладал, будь ума, рвения побольше, на сцене тоже бы блистал, но в фельдшеры подался, погасил искру божию.

– Василий умер в девятьсот втором году, с тех пор, что ли, Плетнев существует?

– Этот, последний? Нет, конечно, он же не с первого раза у меня получился, развился до полноценного организма, четвертый или пятый, уж не помню. Ты лучше расскажи…

– Сначала ты расскажешь. Возвращаемся к гудрону, к смеси битуминозной. Что ты там еще вытворяешь? Выкладывай.

– Так я и показать могу, – рябое лицо Василия, еще до революции переболевшего оспой, расплылось в улыбке, а левый глаз скосило в сторону. – От своих секретов не имеем!

Под потолком вспыхнули мощные лампы дневного света. Они спустились в такой масштабный подземный комплекс, что даже Феликс впечатлился: высоченный потолок, белые стены, кафельный пол, мощная вентиляция.

– Сам построил? – спросил Феликс. Он следовал за Василием по узкому коридору из первой комнаты, забитой какими-то мешками и ящиками.

– Что ты, нет, конечно, тут без помощников не обойтись. Четыре работника у меня было, как все доделали, так я здесь их и прикопал, у входа забетонировал. Заместо охраны они теперь туточки, – Василий закашлялся мелкими смешками. – Осторожнее, голову не ушиби, балка низкая.

Коридор привел в огромное помещение, в котором располагалась напичканная оборудованием лаборатория. В центре находился круглый бассейн с бетонными бортиками, наполненный маслянистой фиолетовой водой. В бассейне стояли две здоровенные стеклянные колбы, каждая не меньше трех с половиной метров в высоту и метра в диаметре. За стеклом в бледно-голубой жидкости покачивались тела мужчины и женщины. У них еще не было лиц, только бугорки на месте глаз, носа и рта, тела тоже толком не сформировались, однако в этих гигантах уже отчетливо прослеживалась жизнь.

Автономная работа лаборатории не прекращалась ни на секунду, к бассейну подсоединялось множество труб, шлангов и проводов. Часть битуминозной смеси служила топливом какому-то странному, явно собранному кустарным способом большому двигателю-генератору, часть перегонялась через установку и поступала в бассейн. Пара аккумуляторов человеческих эмоций соединялись с бассейном проводами.

– И к чему вся эта канитель? – произнес Феликс, вдоволь насмотревшись на лабораторию.

Посветлев лицом, Василий всплеснул руками и воскликнул:

– Повторяю путь Бога! Я создал космос, мир первичный воссоздал! И в нем родятся другие Адам и Ева! Они откроют путь новому человечеству!

– А старое куда девать?

– Уж с этим мы как-нибудь разберемся, – с широкой улыбкой ответил Василий.

Рядом со своими творениями поп-расстрига преобразился, засиял в экстазе, будто даже сделался выше ростом. Феликс молча смотрел на него с добрую минуту. Затем покачал головой и произнес:

– Хоть теперь тебе, Вася, понятно, почему тебя от церкви отлучили и из деревни твоей выгнали? А то, помнится, все ты недоумевал и сокрушался, сокрушался и недоумевал.

– Мне и тогда все понятно было! – торопливо заговорил он. – Как жил этот народ в потемках, чураясь света знаний и всякого прогресса, как был он глупым, злым и диким, так и несет темную свою традицию через века скорбного существования! Я же в самый космос пробиться хотел, энергию божественную познать, ухватить ее стремился! Только для этого одной жизни мало, благо с алхимиками сошелся, да времени побольше получил.

– Валерьян Андреевич тебя до сих пор эликсиром долголетия снабжает или кто-то еще беспринципный нашелся?

– Сколько я уже их сменил, тех алхимиков! – рассмеялся Василий своим особенным смехом. – Казимир Ипатьевич у меня теперь, в Крыму обитает, виноделием занимается.

– Что ж, – Феликс развернулся к выходу, – пора мне.

– Погоди! – всполошился Василий. – Я ж тебе еще всех тонкостей не рассказал, не показал!

Феликс обернулся, указал на двигатель-генератор и сказал:

– Не боишься, что этот агрегат может взорваться?

– Не-е-ет! – махнул рукой созидатель. – Теперь уже точно ничего не взорвется!