«Возьми отгул до конца недели, - сказал он. - Но я хочу назначить встречу с тобой на утро понедельника. В девять часов в моём кабинете. Нам нужно обсудить, как сделать так, чтобы ты продолжила активно участвовать в работе, но при этом не разрывалась, совмещая профессиональные и материнские обязанности. Тебе также нужен декретный отпуск и всё такое».

«Спасибо, сэр. Я ценю это».

«Отдохни несколько дней. Я не буду лгать...В будущем тебя ждёт в основном бумажная работа. Но я уверен, что ты преуспеешь во всем, что я тебе поручу. Берегите себя, агент Уайт. Или как теперь тебя называть, Эллингтон?»

«Мы всё ещё не решили», - сказала она.

Они закончили разговор, и Маккензи осталась со смешенными чувствами. Получается, что они идут против приказов Макграта, по причине чего она с замиранием сердца снимает трубку, а он звонит только для того, сказать ей невероятно трогательные слова. Это заставляло её чувствовать себя ужасно.

«Это был Макграт?» - спросил Эллингтон.

«Да. И он сказал очень добрые слова».

Она на мгновение задумалась над этим разговором и поняла, что, возможно, одна из причин, по которой ей было так трудно отойти от этого дела, заключалась в том, что оно произошло в переломный момент её жизни. Она вышла замуж, у неё будет ребенок, и, помимо всего этого, её карьера, казалось, была под серьёзной угрозой. Тот факт, что Макграт просто не надрал ей задницу, был тому доказательством.

И если уж она находится на перепутье, имеет ли смысл двигаться дальше по жизни с чувством вины за то, что она не смогла довести дело до конца?

Она снова посмотрела на дорогу, обдумывая ещё одну деталь, которую узнала вчера. Она упомянула об этом Эллингтону, но как-то мимоходом, как будто это было не так уж важно.

Дело было в том, что Брюс Дамфрис завтра не будет выступать на конференции, но зато сенатор Коннор выступит.

И место проведения этого мероприятия находится всего в четырех часах езды от их квартиры.

Это, конечно, заставило её задуматься, не стоит ли им побывать на этом мероприятии, даже после сердечного звонка от Макграта.

«Ты в порядке?» - спросил Эллингтон.

«Да, - сказала она - Просто задумалась».

* * *

Позже в тот же день Эллингтона снова вызвали в штаб-квартиру, чтобы он провёл селекторное совещание с Ярдли, Харрисоном и отделом ресурсов бюро. Ему позвонили и отправили несколько электронных писем по этому делу, которыми он поделился с Маккензи перед отъездом.

Ярдли и Харрисон установили личность человека, который был в вестибюле отеля и спрашивал Маккензи. Казалось, он знал, где находятся камеры, и всегда опускал лицо, когда оказывался в пределах досягаемости одной из них. Но было несколько кадров, на которых он разговаривал с женщиной за столом, и его лицо появилось в поле зрения. Его звали Донни Кёртс, и у него было довольно обширное уголовное досье, которое включало в себя взлом и проникновение, а также несколько месяцев в тюрьме за перелом руки человека во время вторжения в дом. В настоящее время его уже разыскивали.

Кроме того, Дэниел Хамфри решил натравить своего адвоката на бюро, тактика, которая ни к чему хорошему его не приведёт, так как именно он выглядел неприглядно в этой истории.

«А вот и настоящая бомба, - сказал Эллингтон, направляясь к двери. - Нил Руни должен сделать какое-то объявление сегодня днём. Ходят слухи, что он собирается сообщить общественности о том, что больше не позволит Хамфри выступать в качестве своего менеджера кампании».

Это заставило Маккензи почувствовать себя слепой или даже наивной. Они потратили столько времени, сосредоточившись на человеке на нижнем уровне тотемного столба, и даже не посмотрели наверх. Услышав о предполагаемых преступлениях и извращенном поведении Брюса Дамфриса, скелеты в шкафе Хамфри, показались им столь незначительными.

Эллингтон был уже в дверях, и Маккензи поняла, что идёт провожать его, как образцовая жёнушка. Она поцеловала его перед уходом, а потом прошла в гостиную и тяжело опустилась на диван. Если это было то, что ждало её на последних месяцах беременности и в первое время после родов, то дело плохо. Да, в душе она была интровертом, но и сидеть на месте тоже не могла. Особенно когда нужно было раскрыть серьёзное преступление.

Маккензи понимала, что не может игнорировать факт появления Дамфриса перед публикой завтра на конференции. Она схватила ноутбук и стала искать информацию о конференции. Ей быстро стало ясно, что назвать это конференцией можно было с большой натяжкой. На самом деле это был замаскированный сбор средств для нескольких различных демократических партий, что в общем не вызывало у Маккензи вопросов. Но когда она увидела текст о реальных намерениях, написанный мелким шрифтом в нижней части страницы, а также расписание, заполненное такими ораторами, как Эрик Коннор и Нил Руни, она не смогла не закатить глаза. Это мероприятие можно было сколько угодно выдавать за конференцию, но на самом деле это был просто повод для мужчин и женщин из властных кругов встать перед теми, кто их избрал, и напомнить, что благодаря голосам общественности именно они контролируют ситуацию.

Контроль ... Власть ... Это именно те составляющие, которые нужны такому человеку, как Дамфрис.

Но вслед за этим пришла другая мысль. Та, которая и ранила, и раздражала её.

Это то, чём ты должна поделиться со своим мужем...Не как с напарником по работе, а как с человеком, за которого ты вышла за муж, от которого собираешься родить ребёнка.

Она начала составлять план. У неё было хорошее представление о том, что ей нужно делать. Оставался только один вопрос: включит ли она Эллингтона в него или нет. Своего мужа. Мужчину, который должен был доверять и всегда быть рядом с ней.

Вот именно, подумала она. Какой пример ты подаёшь, начиная свой брак с того, что скрываешь информацию от мужа? Если ты реализуешь свой план, он всё равно узнает.

Маккензи чувствовала себя эгоисткой, но в то же время она понимала, что как муж он её поймет. Может быть, даже поддержит.

Закончив читать о конференции, Маккензи выключила браузер и закрыла ноутбук. Она неподвижно сидела на диване и смотрела в пространство, долго и напряженно думая о том, что ей предстоит делать.

* * *

Их жизнь наполнилась недомолвками, и Маккензи остро осознавала, что брак должен начинаться не так. Эллингтон вернулся домой в 7:30 вечера, и не дав ему возможности даже снять пальто, рассказала обо всём, включая свой план.

Эллингтон помолчал лишь мгновение, криво улыбнувшись ей и разочарованно вздохнув. Он сбросил пальто, повесил его в шкаф и повернулся к ней. Он посмотрел на неё так же, как смотрел много раз во время их поездки в Исландию—поездки, которая сейчас, всего через четыре дня после их возвращения, казалась очень далёким событием.

«Маккензи, я очень люблю тебя, - сказал он. - Но ты в своём уме?»