— Знаешь, — с ужасом сказала она. — Я только вот сейчас впервые поняла, какой он наглый и бессовестный!

Я пожала плечами, говорить тут было не о чем. Очаровательный прохвост. Я только в одном не была уверена: он сам поглупел или меня считал безграничной идиоткой? Или ему в голову не приходило, что мошенничество в конце концов вскроется?

Легко угадать, откуда взялся такой конец в книге «Что сказал покойник». Войтек перестал со мной раскланиваться при встречах, а все остальное о «Покойнике» — в следующей главе.

Насколько я помню, в «Бен Гуре» запирали чудовищные каменные двери в подземелье. Эта короткая и полная напряжения сцена меня вдохновила.

Я твердо решила придумать нечто такое, что в наше время могло привести к такой сцене. Таким образом, сочинив серединку, я начала писать «Что сказал покойник» в двух направлениях: к началу и к концу. Какая-то часть представлялась мне по пути на работу — каждый день по кусочку, а часть — в Шарлоттенлунде, на лесной тропинке по дороге на ипподром.

В какой-то момент своих фантазий я поняла, что получается книга. Именно тогда в письме к Ане я схематично изложила сюжет и принялась изучать, как все выглядит в реальной жизни.

В Дании с помощью Алиции я успела получить только сведение, что кофе цветет белыми цветами. Только дома я начала действовать всерьез. Первым делом помчалась в бразильское посольство. Там меня засыпали проспектами, фотографиями, многочисленными картинками, которые повергли меня в полный ступор. Из картинок неоспоримо следовало, что правая сторона Бразилии, то есть ее атлантическое побережье, выглядит совершенно так, как я его себе выдумала, а потом его сделали по моему проекту. Только до одного я не додумалась самостоятельно — до железной дороги на вбитых в склон горы костылях. И я позволила себе списать ее с фотографии.

Тут же в творческий процесс вмешался мой младший сын Роберт. Пушка, которую пневматический механизм поднимал из-под палубы, — это его личная идея, он на пушке настоял.

За вязальный крючок Алиция устроила мне скандал.

— Идиотка, — издевалась она по телефону. — Крючком проковырять дорогу на свободу! Ха-ха!

После чего она позвонила снова и все «отгавкала» обратно.[14]Оказалось, что в датской прессе появилась статья о каком-то типе, прорывшем ход из подземелья антенной от транзистора. А в Дании печатному слову верят.

— Гав-гав! — смущенно тявкнула она. — Твой крючок потолще будет. Все обвинения снимаю.

Года через два после выхода книги Люцина с превеликим весельем сообщила мне, что из Бразилии приехал знакомый и примчался к ней в восторге пополам с ужасом.

— Ну и ну! — воскликнул он. — Ну и храбрая же эта твоя племянница!

Оказалось, я опять попала в яблочко. Этот знакомый сам убедился: вся округа радикально коррумпирована, там, где я и описывала, находится резиденция шефа, тютелька в тютельку такая, как я придумала.

Теперь берите в руки «Проклятое наследство». Забегая вперед, сообщаю: «Проклятое наследство» отказались печатать. Забраковала его цензура, опять же как аморальное произведение. Аморальность заключалась в том, что преступники — люди симпатичные и в конце романа они не были наказаны. Вот и пришлось мне текст слегка перекроить, а преступления провести по другой статье, полегче.

Рассказ о том, как я вляпалась в гущу событий, пожалуй, стоит начать с марок. В какой-то момент филателистической манией заболели мои дети. Они заразили меня и моего отца. У детей страсть прошла, а у отца и у меня осталась. Наша мания, впрочем, была вторична, можно сказать, рецидив: отец собирал марки в юности, а у меня был дедушка-коллекционер.

Я была больна собирательством. Собирала марки. Собирала сухие травы. Систематически бывала на бегах на служевецком ипподроме, играла в бридж и в покер. Еще и книжки писала. И к тому же стала собирать янтарь на морском берегу.

Что касается бриджа и покера, предавалась этому развлечению компания, которая к тому же посещала бега, собираясь то у меня, то у Баськи. В покер мы играли по маленькой, ставка в десять грошей, при этом используя заменители мелочи — нужного ее количества ни у кого не было. Заменителями служили севшие крохотные батарейки к слуховым аппаратам, которые кто-то где-то раздобыл, они прекрасно нам служили.

В покер, а чаще все же в бридж, я играла в здании пожарной охраны на Хлодной, потому что там приятель Павла, тоже любитель бегов, некий Весек, устроил клуб. По профессии он был культпросветработником, и, честно говоря, я весьма сомневаюсь, видела ли когда-нибудь в клубе хоть одного пожарного? Зато там стоял рояль. Приступы почечной колики у меня тогда еще случались, а помогало от них лежание на животе — единственная поза, в какой удавалось эту мерзость перетерпеть. Иногда приступ начинался за игрой, прерывать бридж в высшей мере бестактно и некрасиво, и я продолжала игру, растянувшись на рояле кверху попой. Партнеры лишь подвигали поближе к инструменту столик, и через пару раздач я возвращалась в нормальное положение.

Начался процесс над убийцами Герхарда. Болтовня на тему этого убийства возмутила меня настолько, что я попросила Аню достать мне пропуск в зал судебных заседаний. Жених дочери укокошил будущего тестя, ну что за чушь? Не верила я в такой идиотизм. Не та среда, на таком уровне семейные разногласия не решаются пером в бок. Тут должно было быть что-то другое, и мне хотелось понять что. Сразу признаюсь, я не открою, что именно я поняла, так как не желаю непристойно выражаться, но для моего мировоззрения все это дело имело принципиальное значение.

Потрясающего блондина я увидела в городском автобусе. Вышел он из автобуса на остановке перед зданием суда и помчался туда, будто за ним черти гнались.

В перерыве мне нужно было позвонить. Я бросилась к автоматам, увидела, что будка занята, а около нее стоит блондин из автобуса. Когда звонивший освободил будку, блондин уступил мне очередь. Уже сам жест, поклон, тональность голоса и прочие мелочи позволили его оценить. Безупречно воспитанный джентльмен.

В зал судебных заседаний мы вернулись по отдельности и сидели в разных местах. На следующий день он мне поклонился. По окончании заседания мы вместе спускались по лестнице, и я услышала от него нечто такое, от чего едва не закувыркалась вниз по ступенькам. Я вдруг поняла, что всевозможные закулисные государственные тайны для него — хлеб насущный.

А мое отношение к тайнам становилось все более алчным и агрессивным, я страстно и жадно хотела их знать и раскрывать, понимать и знать наверняка. Собственными дедукциями и всякими домыслами я была сыта по горлышко, никаких гипотез, мне подавай факты и чистую правду! И тут вдруг блондин экстра-класса намекает мне, что он знает многое…