– Он же мужчина!

– Так что с того?

– Бабушка всегда говорила, что беременность и дети – это сугубо женская проблема, – пояснила девушка.

– При всём моём глубоком уважении к вашей бабушке, она всё-таки была не права.

– Теперь-то я это осознала, – вздохнула Лена. – Но не судите мою бабушку строго, она ведь рассуждала с позиции того, ушедшего поколения.

– Я и не сужу вашу бабушку. У меня нет на то ни прав, ни полномочий.

– О! Если бы все так рассуждали, как вы. А то все и всех судят! Иногда мне кажется, что все люди поголовно заняты перемыванием костей ближним и не очень.

– С чего вы это взяли?

– А вы вот включите телевизор.

– Нечего включать, – улыбнулась Мирослава, – у меня его нет.

– Совсем? – удивилась девушка.

– Совсем, – с улыбкой подтвердила Мирослава. – Он мне без надобности.

Девушка не нашла что возразить, только посмотрела на Мирославу с изумлением, наполовину смешанным с восхищением. А потом неожиданно для Волгиной решительно заявила:

– А я вот осуждаю Розалию Павловну!

– За что? За то, что она вас выгнала?

– Не только! Моего ребёнка ей не жаль и на помойку выбросить, как она мне сама сказала. И даже думать запретила о её сыне! А сама изо всех сил цеплялась за бывшего мужа!

– Откуда вы это знаете? – удивилась Волгина.

Девушка вскинула голову, как норовистая лошадка, и призналась:

– Я следила за её подъездом. Думала, что Эдик на Новый год придёт к матери и я с ними с обоими поговорю! Если что, кричать стану, чтобы все соседи сбежались!

– На Новый год стоит такой шум, что мало кто кого слышит, – заметила Мирослава.

– Ничего, меня бы услышали, – уверенно сказала Лена.

– И что?

– Эдик не приехал. Зато вышла из подъезда Розалия Павловна, села в свою машину и поехала в сторону шоссе. Я кинулась следом, стала махать руками всем проезжавшим мимо машинам, и, на моё счастье, одна остановилась. Я попросила шофёра следовать за машиной Розалии Павловны. На его вопросительный взгляд пояснила, что в той машине любовница моего отца. Сказала, что моя мать в больнице при смерти, а отец отправился на встречу с любовницей. Его я упустила, хочу выследить расположение их любовного гнёздышка с помощью любовницы.

– И водитель согласился?

– Да, он сказал, что мать – это святое дело. Только спросил, есть ли у меня деньги. Я открыла кошелёк и показала ему свою наличность. Он в ответ только кивнул. Розалия Павловна доехала до небольшой деревушки, как я потом узнала, это сельцо было когда-то районным центром. Там даже гостиница имелась. Правда, деревянная. Когда Розалия Павловна поставила машину на стоянку и пошла в эту гостиницу, я расплатилась с водителем и юркнула следом на ней, надвинув шапку на самые глаза.

– Вы не боялись, что она уедет, а вы застрянете в этой глухомани?

– Сначала такая мысль не пришла мне в голову, а когда я это осознала, то подумала: эх, была не была!

«Отчаянная девушка», – подумала про себя Мирослава.

Лена Пивоварова между тем продолжала:

– Но Розалия Павловна не собиралась никуда уезжать, она сняла номер в этой гостинице. Когда она поднялась к себе, я подошла к девушке, что была вместо портье, и стала слёзно умолять её позволить мне перекантоваться в холле. Она пожалела меня. Сказала, не гнать же вас на ночь в чистое поле. Даже кресло дала удобное и денег не взяла.

– И вы всю новогоднюю ночь просидели в кресле?

– А вот и нет! – воскликнула Лена. – Вскоре после двенадцати Розалия Павловна вышла из гостиницы и пешком по едва заметной дорожке вдоль шоссе направилась, как мне показалось, в сторону леса. И мы действительно на очень короткое время оказались в тёмном сосновом бору. Мне стало так страшно, что сердце у меня в груди застучало так громко, как молот. Но ещё больше я испугалась того, что этот стук услышит Розалия Павловна и, повинуясь своему извращённому материнскому инстинкту, придушит меня прямо тут в лесу. Помню, как, вся дрожа, я прижалась спиной к стволу ближайшей ели. Но мать Эдуарда ни разу не обернулась. И я, набравшись смелости, снова последовала за ней. Вскоре я услышала собачий лай и почувствовала запахи человеческого жилья. А потом и увидела огромные дома, выплывающие из темноты, как трансатлантические корабли. Это было завораживающее зрелище! Я так увлеклась, любуясь этой чудесной картиной, что чуть не упустила Розалию Павловну. Она уже скользнула к одному из домов. Я представления не имела, как она собирается пробраться на территорию чужой усадьбы, и только кралась следом за ней. И тут я увидела тоненький пролом в живой изгороди, точно кто-то специально расчистил путь, по которому можно пробраться из леса на участок.

– Интересно, – обронила Мирослава.

– Ещё как! – подхватила Лена. – Вскоре Розалия Павловна и я оказались внутри усадьбы, позади дома, и обе прижались к живой изгороди, пытаясь слиться с ней. Какое-то время мы обе так и стояли, стараясь не двигаться, хотя, несмотря на относительно тёплую погоду, лично я уже стала мёрзнуть. До нас стали доноситься весёлые голоса людей, которые, наверное, резвились где-то во дворе перед парадным входом.

– Вы заметили ещё какой-то вход в дом, кроме главного?

– Нет, – покачала головой девушка. – Но зато вскоре почти одновременно показались две фигуры – одна со стороны леса. Это был мужчина, он прошёл так близко от меня, что я почувствовала запах его туалетной воды. В это же время откуда-то со стороны освещённой части двора появилась женщина в белой пушистой куртке, напоминающей мех песца. На голове у неё была белая вязаная шапочка, а на ногах высокие белые сапоги.

«Снежана», – пронеслось в голове Мирославы.

– И тут мужчина, – сказала Лена, – позвал её: Снежана! Она побежала ему навстречу и сразу кинулась на грудь. Они стали о чём-то шептаться, но я не расслышала о чём. Отчётливо разносились только звуки их поцелуев.

– А что делала в это время Розалия Павловна? – спросила Волгина.

– По-моему, скрежетала зубами, – усмехнулась девушка, – но я не уверена.

Мирослава тоже в этом сомневалась, ведь вторая жена Твердохлёбова застала соперницу с любовником, можно сказать, на месте преступления, значит, должна была радоваться.

– А что было дальше? – спросила Мирослава.

– Дальше оттуда же, откуда появилась женщина, появилась мужская фигура и застыла на месте. Мужчина, который обнимался с девушкой, воскликнул: «Кто это?» Девушка спросила: «Где?», обернулась, прижала руку ко рту, вырвалась из объятий мужчины и убежала. А её приятель бросился ко второму мужчине, схватил его за грудки и стал шипеть: «Кто ты? Тебя Твердохлёбов послал за нами шпионить?» Тот, другой, отбивался от него, обзывал его дураком и уверял, что оказался здесь совершенно случайно. Наконец первый мужчина отпустил его и стал грозить: «Если ты скажешь кому-нибудь хоть слово о нас со Снежанкой, я задушу тебя собственными руками», – и стал трясти перед его лицом своими ручищами.