Она в самом деле была взволнована — в глазах блестели слезы, губы подрагивали, он удивился. И слова ее были какие-то странные — он не мог ее понять до конца…

— О чем ты говоришь, Лиза? — спросил он. — О смерти? Но — ты действительно не можешь остановить распада плоти, ты не можешь, как никто не может. И — чего он там должен испугаться? Нет, я понимаю, что смерть страшна, как страшна любая темнота, пустота, но — там нет ничего, как же ты не можешь понять?

Он говорил с ней мягко, как с маленьким ребенком, который напуган, и даже улыбался ей снисходительно, поглаживая по плечам.

— Ну, ты так говоришь, как будто знаешь об этом… На самом-то деле — ты только один из тех, кто отказывается посмотреть правде в глаза, — сказала она. — Самое ужасное — что я никого не могу переубедить, впрочем…

Она задумалась на минуту, словно решаясь заговорить с ним о чем-то важном для нее, а потом решила, что не стоит.

— Ладно, ты прав, не надо говорить о том, что пока непонятно, — махнула она рукой и даже попробовала улыбнуться.

— Пока? — насмешливо переспросил он. — Но — столько ученых уже доказали, что там ничего нет и быть не может…

— До-ка-за-ли? — удивленно приподняла она бровь. — Я думаю, что все их умозаключения — это только догадки, предположения, но — можно ли считать доказательством то, что сам ты — не испытал? Я могу только предполагать, но — говорить с уверенностью о том, в чем я не могу убедиться лично, — разве это не главный довод твоих ученых против Бога? Так почему же они, не испытав смерти, берут на себя смелость признать ее существование де-факто? Откуда они знают, что происходит, когда душа освобождается от тела? Они имели возможность это испытать на себе?

Он почувствовал приступ глухого раздражения. Что ей ответить? Он мог найти тысячу слов, но — знал, что они окажутся для нее несущественными, что она — знает что-то такое, что ему недоступно, и — с этим ничего поделать нельзя. Еще ему хотелось совершить что-нибудь глупое и непристойное — обидеть ее, радуясь своей детской безнаказанности, — рассказать богохульный анекдот про папу Карло, но она словно чувствовала его настроение.

Она усмехнулась и проговорила:

— Все, что говорят и придумывают люди, можно оправдать только одним. Их страхом. Животным, неизживаемым страхом перед смертью. Перед неизбежным и непостижимым. Люди — особенно те, кто пытается лишить жизнь смысла, просто жалкие неудачники и трусы. Те, кто обижен на Бога. Те, кто надеялся получить исключительные права — и, не получив их, смертельно обиделся. Вот и все. Прости, но это — мое мнение. Я не требую, чтобы ты его разделял. Но и ты — не требуй от меня невозможного. Чтобы я согласилась признать вашу правоту.

Он понял, что, если он скажет что-то, они поссорятся. И — промолчал. Нет, ему не хотелось с ней ссориться. Он зависел от нее, и это — бесило его сейчас все сильней и сильней.

Она прошла мимо, в комнату и оттуда, спокойно, глядя ему в глаза, поинтересовалась:

— Скажи, а ты не боишься, что с этих мобильных телефонов однажды позвонят — тебе?

И, не дожидаясь ответа, тихо засмеялась.

Он вздрогнул. «Откуда она знает?» — подумал он, и ему стало холодно, но — он тут же увидел, что несколько мобильников вывалились из сумки, мысленно отругал себя за свой страх, и снова появилась мысль, что она ведь не знает, для чего ему нужны эти телефоны, она не знает.

— Ну и что? Позвонят, — усмехнулся он.

— А зачем тебе это нужно?

— Столько телефонов? Ну, может, я их продам по дешевке. В трудную минуту.

Он поймал себя на том, что лжет неубедительно, и — зачем вообще он оправдывается?

— Зачем ты оправдываешься? — пожала она плечами. — Это твоя свобода. Твое право. Меня это вообще не касается… Каждый человек вправе выбирать, прыгнуть ему в пропасть или — попытаться взлететь. Каждый человек, выбравший пропасть, вправе выбрать себе пропасть по вкусу. Это называется право выбора.

Она улыбнулась и, подойдя к нему, тронула его щеку сухими губами — едва-едва.

— По сути, ты ведь — тоже только один из детей, «плачущих впотьмах». И мы сейчас близки к ссоре, а этого допускать нельзя. Он хочет, чтобы ты сам во всем убедился.

Он попытался ей возразить, что вовсе он не такой, каким она хочет его видеть, хотел спросить, кого она имеет в виду под этим «Он», но — Лиза тихо засмеялась и приложила пальчик к его губам:

— Тс-с-с-с-с… Все будет так, как должно быть. Мне надо уйти. Я вернусь скоро — постараюсь, но сейчас — тебе нужно побыть одному.

И раньше, чем он успел ей ответить, она ушла.

«Да, у нее потрясающая способность растворяться в воздухе, — подумал он, с тоской смотря на закрывшуюся дверь. — Впрочем, может быть, сейчас в самом деле — мне надо побыть одному».

Странным образом мысли о смерти не покидали его весь день. И когда он вышел на воздух, с надеждой наконец забыть о разговоре с Елизаветой, некоторое время ему это удавалось — он шел по узким улочкам, впервые обратив внимание на медленно падающие хлопья снега. «Может быть, она права, — мелькнуло в уме, — я не думаю о чуде, я не думаю о том, что неподвластно моему уму, из страха?» Но — тут же сам возмутился этим мыслям — и сразу возвратился непонятный, тревожный гул в голове, наполненный едва слышными голосами и — насыщенный воздухом смерти.

Он зашел в небольшую антикварную лавку — сам не зная зачем, просто — увидел в витрине иконы и подумал — надо купить, для будущих перформансов. Звон дверного колокольчика был слишком громким и резким — он невольно поморщился.

Лавка была маленькая, Нико показалось, что там трудно дышать. Воздуха было мало — хотя, надо отдать должное, хозяева постарались придать помещению максимум уюта.

— Добри вэчер, — сказал Нико возникшему за прилавком небольшому человечку с огромной лысиной. — Млувитэ руски? Богужэл немлувим чески…

— Да, я говорю по-русски, — сказал хозяин. — Хотя вы неплохо владеете чешским… Я учился в России.

Он говорил с легким акцентом, но — несомненно, владел русским языком куда лучше, чем Нико — чешским.

— Нет, я знаю только дежурные фразы, — развел он руками.

— Это ничего страшного нет, — улыбнулся продавец. — Вас интересует что-то особенное? Живопись? Часы? Фаянс и фарфор? Нумизматика? Иконы?

— Иконы, — кивнул он. — Да, иконы…

— О, вы зашли сюда не зря, у нас лучший выбор икон, да и не только — есть лампады старинные, пасхальные яйца… Хотите взглянуть?

— Нет, я хотел бы увидеть иконы.

— Замечательно!

Лысый человечек явно воспринимал его интерес как непраздный, надеясь, что он — солидный покупатель, раз его так интересуют именно иконы.

Он и сам не мог понять, почему он не уходит и что у него за интерес — все равно сейчас его голова занята другим, но — он почему-то оставался. И точно в самом деле пытался найти что-то очень важное для себя.