– Пока не придут анализы, никуда ты не пойдешь, и я лично это проконтролирую, и если надо, то отменим завтрашнее выступление. Не велика беда, – он взял мою руку, – Маргарет, вот поверь мне, здоровье – это наибольшая ценность. И относиться к нему халатно – непростительный грех.

В палату вошла медсестра:

– Миссис Эндервуд, доктор Шварц сейчас подойдет и сам Вам озвучит диагноз.

– Побыстрее бы! – Пьер был нетерпелив.

Немолодой седой мужчина вошел следом за расторопной медсестрой:

– Фрау Эндервуд, добрый день, я – Эммануэль Шварц – ваш лечащий врач на сегодня, ну судя по Вашим анализам… – а потом он перевел взгляд на Пьера, – хорошо, что муж с Вами. Итак судя по анализам, у Вас нет ничего страшного и при подобном состоянии и нагрузках реакция организма вполне естественна...

Пьер только хихикнул.

– О каком состоянии Вы говорите? – перебил его балетмейстер.

– Вот об этом дальше, – доктор Шварц продолжил спокойно. – Миссис Эндервуд, спешу Вас поздравить, Вы – беременны и судя по анализам срок – около двенадцати-тринадцати недель.

Я чуть в обморок не упала:

– Вы точно уверенны?

– Стопроцентно. Вы не рады? – удивился доктор и почему-то уставился на Пьера.

– Ну если б я был мужем, может и был бы рад, но я – руководитель этой дамы, и чувства у меня смешанные, – ухмыльнулся тот.

А вот что чувствовала я? Меньше всего я сейчас думала о ребенке. Я немного разведена, немного – в новых отношениях и по уши в дерьме… Единственное, в чем я не сомневалась, что отец моего малыша – Алекс. Ну хоть какая-то ясность.

И как он отнесется к такой крутой перемене? Ведь мы на расстоянии и ничего друг другу не должны по большому счету. Выход только один – спросить у него при следующей встрече.

– Ну ты, мать, и даешь, – Пьер присвистнул, – таки придется Лейси натаскивать, если сейчас уже такой срок, то в конце турне тебе и ходить будет нелегко, а не то что партию исполнять, да и визуально скрыть беременный живот очень сложно.

– Я буду танцевать столько, сколько смогу! – уверенно ответила я.

– Ой, забыл предупредить, Вам нужно поберечься и избегать физических нагрузок, все-таки Вы в положении! – вставил доктор и вышел за дверь.

– Может ребенка и не будет… – прошептала я одними губами в надежде, что Пьер не слышит, за что получила легкий толчок по плечу.

– Ты – дурочка? – злился мой друг. – Как это не будет? Дети, конечно, вечно орущие и противные, но это благословение Господне, как поговаривала моя покойная бабуля. Ты что такой грех на душу брать?! Да, как я понимаю, уже немного поздновато… Ты хоть знаешь, от кого сие счастье?

– Пьер, ты считаешь меня совсем распутной, определенно знаю, этот ребенок – от Алекса, – мне стало обидно, что друг обо мне такого невысокого мнения.

– Спокойно, мамаша, я только предположил, что, возможно, это может быть и твой бывший супруг.

– Не может, – я начала злится еще сильнее, – никак не может, не придумывай то, чего не знаешь наверняка.

– Ладно-ладно, – только отмахнулся он, – я не веду же календарь твоих месячных и соитий.

– За это отдельное спасибо, дорогой! – иронично бросила я.

– Пожалуйста, моя прима с секретом, – он поцеловал меня в щеку, – осчастливь отца и расскажешь, какая будет реакция. Не убьет же он тебя, и может даже, что весьма вероятно, женится.

– Пьер, я еще до конца не разведена! Какой разговор может быть о новом браке? Да мы никогда не говорили о семье и детях, даже не знаю, чего ждать.

Мне действительно было страшно: а вдруг появление третьего лица – бейби, как говорит маленькая племянница Алекса, разрушит наши отношения. А с другой стороны, Мэг, тебе уже почти 29 лет, карьеру ты построила, любимого человека встретила, ребенок – логичное продолжение ассоциативного ряда. Неправильно подумала, не страшно, а слегка боязно.

– А вот бывшему мужу о твоем прекрасном положении лучше не знать, он – чувак с вывихом головного мозга, и один Бог знает, что придумает его извращенный разум.

– Он – последний, кому я позвоню и сообщу эту новость, не сомневайся, – я откинула со лба прядь волос. – Я еще сама позанимаюсь с Лейси, а ты потом откорректируешь, как посчитаешь нужным. Хорошо?

Пьер только кивнул.

В палату снова вошел доктор Шварц:

– В принципе, мадам, Вы можете ехать домой, у нас нет оснований держать Вас тут дольше, если какие-то вопросы возникнут, мой телефон на визитке, – и он протянул мне белую карточку.

Пьер подождал пока я переоденусь, и мы поехали в отель.

– Предлагаю отпраздновать, – у него было хорошее настроение, – пошли поедим сосиски, стыдно быть в Мюнхене и не поесть какой-то вредной мясной шняги.

– И это мне говорит поборник здорового питания и борец против лишних килограммов, – удивилась я.

– Тебе-то уже что терять?! Округлишься скоро, тебе, мне кажется, даже пойдет, – дразнил меня он.

– Ты жутко противнючий и доставучий, – я по-дружески его хлопнула по руке, – но предложение более чем заманчивое. Я мечтаю о белой ароматной сосиске, да с брецелем (немецкий несладкий крендель)… Ммм…

– Звучит двусмысленно, – засмеялся он, – я себе сразу живо представил, и совсем не еду.

– Фу, ты – старый развратник! – фыркнула я.

– Не такой и старый, – возразил он, – конечно, если меня не варить.

– Навару с тебя, тощего, никакого, ты прав, варить – дурное дело, – я тоже развеселилась, предвкушая праздник живота в компании Пьера.

Мы взяли такси и по совету местного знатока отправились в небольшой ресторан в Английском саду. И, о боги балетные, Пьер позволил себе кружку пива. И этот человек в последнее время еще борется за трезвость! Тем ни менее оставшийся вечер прошел очень позитивно: мы болтали без умолку и наелись так, что я думала – лопну.

Дело было за малым – рассказать обо всём Алексу. Делать это по телефону или видеосвязи, я не хотела, вот приедет, потом.

Тем более Рим – мой любимый город, даже зимой от него веяло большей любовью, чем от пресловутого Парижа. А Эй Джей как раз должен был приехать на выходные.

После оглушительных аплодисментов в Театре Аржентина, мой любимый уже ждал меня с неизменным букетом сиреневых эустом. Его серые глаза выражали такую нежность, что мне захотелось уткнутся ему в грудь и просто спрятаться от всего мира. Чтобы были только я и он.

Мы даже ужинать не стали: страсть накрыла девятым валом, мы не могли не оторваться, не насытится друг другом. Такое ощущение, что мы не виделись не неделю, а лет 5 точно.

И сейчас лежа на его груди и прислушиваясь к мерным ударам сердца, мне не хотелось думать не о чем плохом, только о том, как сильно я люблю его и также сильно буду любить нашего ребенка. Но скажу ему немного позже.