неожиданно поддалась. Открылась легко, без скрипа. За ней находилась комната, похожая на каменный мешок, шагов десять в длину и около пяти в ширину. С потолка свисали цепи, оканчивающиеся кандалами.

Я прошёл вдоль стен, осмотрел цепи. Николет здесь никогда не была. Похоже, здесь вообще никого никогда не было. Если это тюрьма, то весьма странная: камеры, в которых в лучшем случае можно присесть на корточки, карцер, в котором абсолютно чисто, а цепи висят исключительно с декоративными целями — это либо мистика, либо высшей степени извращение.

Пора возвращаться. Может быть, Сократ что-то нашёл.

Я открыл дверь, и вплотную столкнулся с мужчиной. Лампа выпал из руки, упала на пол, разбилась, растёкшееся масло вспыхнуло. Незнакомец испуганно отпрянул, а я в защитном инстинкте вогнал фалькату ему в живот. Всё произошло мгновенно. Мужчина выпучил глаза, ухватился за решётку и харкнул на меня кровью. Я выдернул фалькату, из разрубленного живота вывалились внутренности и расползлись по маслу, погасив огонь.

Слава богу, лампа, которую нёс мужчина, осталась цела. Её света хватило, чтобы узнать убитого.

Шамаш-эрибу-укин.

Старый ишак. Какого дьявола он здесь делает?

Я склонился над ним. В остекленевших глазах замерло недоумение. Встреча со мной в его планы не входила, впрочем, как и в мои с ним. Знать бы, что она состоится, действовал бы более аккуратно. Халдей наверняка знал о Николет. Сократ говорил, что именно он на пару с госпожой Ламмасу увёл гетеру из нашего лагеря.

В раздражении я пнул тело, потом выдрал из руки Шамаш-эрибу-укина лампу и пошёл к выходу. Когда я проходил мимо второй камеры, узник вдруг прильнул к решётке и прохрипел:

— Выпусти…

Остальные заключённые тоже потянули ко мне руки из-за прутьев, загудели, как будто требуя того же самого.

Я остановился. Выпустить? Они тут же рванут наверх, поднимут шум, сбежится охрана, а один с десятью я точно не справляясь. Пусть ещё посидят. Если смогу, выпущу их позже.

— У меня ключей нет, — оправдываясь, ответил я.

Мужчина глазами указал в сторону халдея.

— У него на поясе.

Я качнул головой.

— Нет. Позже. Ждите.

Гудение усилилось, но я уже поднимался по ступеням. Потерпят, ничего не случится.

Поднявшись, я двинулся по коридору к центральному залу. По планировке дом вряд ли сильно отличался от дома племянницы Сократа, разве что в размерах. Древние люди отличались консерватизмом, так что в общих чертах планировка должна быть более-менее схожей. Я увидел лестницу на второй этаж. Слева слышался плеск воды и как будто шелест ткани. Проверю сначала, что там.

Коридор вывел меня в зал — обширный и пустой. Видимо, он использовался для приёмов. Стены покрывала глазурная плитка с изображениями богов и животных. Дальний конец тонул в колышущемся полумраке, и только два светильника освещали переднюю часть, где возвышался массивный двухступенчатый мраморный алтарь. Он был достаточной длинный, чтобы на нём мог поместиться человек. На передней стенке была выбита надпись.

Я поднёс лампу ближе, присел на корточки. Это была не клинопись. Я сложил буквы и прочитал: Fortuna non penis, in manus non recipe.

Латиница в Древнем Вавилоне? Бред. Римлян в это время в Месопотамии не было, они только-только выходили на международную арену, пытаясь установить свою гегемонию в Лации[38]. До Вавилона им лет триста ползти, да и то их встретят парфяне и так приласкают, что ещё сто лет не появятся.

Я провёл пальцами по надписи, чтобы удостовериться в её реальности. Как же так…

— Удивлены?

Я отпрыгнул от алтаря. Голос шёл из зала, но не понятно с какой стороны, и принадлежал госпоже Ламмасу. Саму чиновницу я не видел, только попеременно встрепенулись огоньки ламп, словно под дуновением ветра. Плечи мои напряглись, дыхание вздрогнуло. Я крутанулся на пятках, выставив фалькату перед собой. Сейчас бы ещё музыку тревожную включить, чтоб мурашки по коже побежали.

— Где вы? — выкрикнул я.

— Обернитесь.

Я снова крутанулся. Госпожа Ламмасу стояла возле алтаря, сложив руки внизу живота, словно стыдливая девственнице. Но она не девственница, и уж точно не стыдливая. Она улыбалась улыбкой анаконды, и меня обуяла уверенность, что фальката против неё не поможет.

— Как вы… — горло пересохло. — Как вы незаметно подкрались.

— Где он? — не слушая меня, спросила чиновница.

— Кто?

— Ваш раб.

— Сократ? — удивился я. — Зачем он вам?

— Отвечайте!

Сила её эмоций надавила на меня и подвинула на шаг назад. Я же говорил, что она маг. И этот — Шамаш-эрибу-укин — тоже. Все они тут… Но ничего, одному живот вспорол, и с магиней как-нибудь справлюсь.

— Да пошла ты… Верни Николет. Потом поговорим.

Госпожа Ламмасу перестала улыбаться. Она обошла алтарь, провела ладонью по его ложу, как будто погладила.

— Вы многого не знаете, — голос её стал мягче. — Ваш Сократ не тот, кем представляется. Он манипулирует вами. Думаете, он раб? Услужливый, боязливый. Помните, когда к вам стали приходить чужие мысли?

Разумеется, я помнил. Впервые это произошло при встрече с батькой Махно, но у меня до сих пор не получалось связать события калибровок с реальной жизнью. Калибровки по-прежнему оставались в сознании сном — реальным, чувствительным, но из другого мира. И в нём не было Сократа. А вот то, что происходило здесь, например, моё желание идти на Вавилон, однозначно навязано со стороны.

— Хочешь сказать, это проделки моего раба?

Госпожа Ламмасу направила раскрытую ладонь на ложе, и оно сдвинулось. Тяжёлое каменное полотно легко поддалось на её жест, и я снова подумал, что фальката мне не поможет.

— Вы как чистый лист — пустой, можно писать, что пожелаешь. Мартин был прав, когда просил не обнулять вас.

— Обнулять, в смысле — убить?

— Но сделать это никогда не поздно. Прошу вас, скажите, где сейчас находится ваш раб… — она на мгновенье задумалась. — Вы же пришли один, так? Он послал вас, чтобы спасти эту девчонку… Или… Господи, он уже в доме! — она хлопнула в ладоши. — Он здесь! Идите скорее наверх!

Из-за её спины как тени начали появляться мужчины в цветных персидских кафтанах. Я отпрыгнул к стене, выставил перед собой фалькату, но они проходили мимо и исчезали в коридоре, не обращая на меня внимания. Я насчитал двенадцать человек. Если Сократ не свалил, ему придётся несладко.

Я проследил глазами за последним и когда он скрылся, развёл руками:

— Не много на одного?

— Вам не об этом нужно думать, — сказала госпожа Ламмасу. — Хотите знать, где ваша женщина? Тогда бросьте, наконец, свою железку и ступайте за мной.

Она спустилась с алтаря и растворилась в полумраке зала. Мгновенье я колебался, а