– Я не прошу тебя об этом, пока мужчины не укрепят крышу. Это мое пожелание, я уже четыре дня не принимала ванну. – «С вечера перед свадьбой», – мысленно прибавила Ферн. Неужели прошло всего четыре дня? А кажется – целая жизнь.

Когда она смыла наконец пот и грязь, наслаждаясь теплом влажного полотенца, Абби дала ей свежее белье и зашнуровала корсет. Надев халат, Ферн села боком на стул.

– Ты можешь уложить волосы? – почти жалобно спросила она, несмотря на желание выглядеть менее беспомощной.

К сожалению, ее желание ничего не решало. Если горничная это не умеет, у Ферн не было ни времени, ни энергии, ни терпения сейчас учить ее.

– Не могу сделать вам ничего модного, но хорошо сделаю по своему вкусу, – флегматично ответила Абби.

– Это будет хорошо и для меня, – заверила Ферн.

Горничная вкалывала последние шпильки ей в волосы, которые впервые за два дня выглядели прилично, когда дверь открылась и вошел Колин. Он слегка изменился, и Ферн не сразу поняла, что он снова чисто выбрит.

– Я нашел моего камердинера, он приносил брикеты торфа, – сообщил Колин. – Я задержал его, чтобы он меня побрил, и затем велел ему заниматься своим делом. Я предпочитаю иметь хороший, чем правильный узел галстука.

Несмотря на пустоту слов, взгляд, которым он скользнул по комнате, был проницательным. Ферн почувствовала, что в его словах осталось невысказанное.

– Благодарю, Абби. Если нам пришлют обед в нашу комнату, думаю, сегодня мы поедим здесь. До утра ты мне больше не понадобишься.

– Да, мэм.

Горничная вышла из комнаты, продолжая напевать, и этот навязчивый мотив тянулся за ней как струйка дыма, пока она спускалась по лестнице.

Ферн выжидающе посмотрела на Колина, и тот вздохнул.

– Доркас Рестон не сказала, что денщик – это кузен ее мужа. Я сначала думал, что ты немного поторопилась, невзлюбив их семью. Но теперь, увидев этого человека, державшего бритву прямо у моей шеи, я начал разделять твое мнение.

– Он что-нибудь сказал?

– Вообще ничего, – ответил Колин. – Надеюсь, что хотя бы твой разговор с горничной оказался более успешным. – Он потер рукой подборок и поморщился. – Завтра побреюсь сам.

Ферн коротко передала ему, что сумела узнать, и он покачал головой.

– Думаю, это место доводит людей до сумасшествия. Бумаги, внебрачные дети, тайны, безумные женщины. Все это не имеет ни малейшего смысла.

– Я знаю, – вздохнула Ферн, потирая лоб. – Просто хочу забыть обо всем этом.

Он хищно улыбнулся:

– Я в состоянии помочь тебе, по крайней мере временно.

– После обеда, – твердо завила Ферн, несмотря на реакцию своего тела. – У меня голова кружится от голода и усталости, я должна сосредоточиться хотя бы на одном из двух.

Колин начал расстегивать сюртук.

– Тогда, надеюсь, ты извинишь меня, если я помоюсь.

Раздевался он быстро, не обращая на нее внимания, но вдруг остановился, когда, бросив рубашку на сюртук, заметил угол конверта.

– Совсем забыл о нем. – Колин вытащил письмо, увидев почерк, слегка поморщился, затем бегло просмотрел содержание. – Написано от имени моего адвоката, но большинство слов принадлежит моим родителям. Кажется, их шокировало мое поведение, и они боятся за мое душевное здоровье. Адвокат лишь повторяет свое незнание дел в Рексмере. Когда мы вернемся, боюсь, моя семья встретит тебя с некоторым подозрением. Моя мать, похоже, думает, что ты своими прихотями лишила меня разума.

– Боже мой, – испугалась Ферн.

– Не беспокойся. Мои родители быстро оправляются от всяких мелких травм. Если дела выглядят такими, как они предполагают, то не будут задавать вопросов, что случилось.

Ферн отсутствующе кивнула. Ей впервые пришло в голову, что подумает ее семья. Они даже представить не могут, что она вдруг оказалась где-то еще, кроме Брайтона. Но если об этом узнали родители Колина, то непременно узнают и ее собственные. Как они будут волноваться...

– Я должна написать родителям. Они с ума сойдут от беспокойства.

– Ты можешь сделать это завтра утром, когда мы пойдем за почтой.

Колин уже закончил раздевание, опорожнил таз в пустое ведро, потом налил себе чистой воды из чайника и кувшина. Он тщательно вымылся под заинтересованным взглядом Ферн, достал из сундука новые брюки, рубашку и халат, но едва успел сунуть ноги в тапочки, как раздался стук в дверь.

– Обед. Наконец-то, – сказала Ферн, с некоторым усилием отводя глаза от тела мужа.

Колин открыл дверь, но вместо деревенской женщины с подносом на пороге стоял злобный Джозеф Рестон.

Краем глаза Колин увидел, как Ферн вскочила, едва не опрокинув стул, но сам отреагировал более хитро, встав между непрошеным гостем и женой.

– Где вы нашли те письма? – прорычал Джозеф Рестон. – Скажите мне!

Сначала Колин подумал, что тот имеет в виду его корреспонденцию.

– Старые письма? – спросила Ферн. – Они были в спальне...

– Не ваше дело, где мы нашли письма, принадлежавшие моей семье, – отрезал Колин, с легкостью перекрывая ответ жены и холодно глядя на Рестона. – Вам тут нечего делать. Уходите. И до утра я вас больше не желаю видеть.

Но тот даже не обратил на него внимания, бормоча:

– Спальня, спальня! Почему старик оставил бумаги в спальне? Он ведь ничего в спальнях не держал.

Рестон несколько раз озадаченно моргнул и перевел взгляд на Колина.

– Спокойной ночи, – хрипло сказал он и бросился к лестнице, но побежал не вниз, а наверх.

– Пойти за ним? – вслух подумал Колин, глядя на пустую лестничную площадку.

– Не надо, прошу тебя, – сказала Ферн. – Он сошел с ума. Слава Богу, его здесь нет, это главное.

Колин захлопнул дверь, запер ее для верности на засов и повернулся, чтобы ответить жене, но ему помешали тяжелые шаги наверху. Он замер, глядя на потолок. Шаги остановились, потом раздался глухой стук, заставивший Ферн подскочить. За секундами тишины последовали непрерывные скрипы и глухие удары.

– Он разбирает комнату на части, – прошептала она, глаза у нее стали огромными, лицо неестественно побелело.

– Пойду выгоню его. – Колин потянулся к засову.

– Нет, пожалуйста. Боюсь, он потерял рассудок. Никто не знает, что он может сделать, а мы даже понятия не имеем, есть ли у него оружие.

Вооруженный человек в его доме, так близко от его жены? Колин почувствовал растущий гнев.

– Что он там делает? Ищет другие бумаги? – процедил он.

– Должно быть. Рестон помешался на этих бумагах, хотя они не представляют никакой ценности.