Заряд снежной крупы резанул по лицу, как рашпиль. Отто поймал Сумгаву за руку, потащил куда-то. Дохнуло теплом, гулко и грузно лязгнуло за спиной, и вдруг стало светло.

Сказочная пещера… С той разницей, что вместо сундуков с золотом и платиной, вместо россыпей сверкающих драгоценных камней с кулак величиной, вместо бочек с молодильной водой и склянок с эликсиром бессмертия здесь помещались незнакомые диковинные предметы ничуть не меньшей притягательности. Рассмотреть их как следует не удалось – Отто все тянул и тянул Сумгаву за руку, как ребенка. Стены пещеры сузились, и начались коридоры – длинные, как внутренности шестирога, освещенные чем-то непонятным, но только не живым огнем, и с гладкими, точно полированными, каменными стенами без сколов. Каким инструментом можно пробить в скале такой коридор? Разве что напустить на скалу гигантского червя-камнееда из глупых сказок… Да только и в сказках не бывает прямоугольных в сечении червей.

Металлически лязгнула еще одна дверь, и Сумгава увидел святого человека. Сидящий на простом деревянном обрубке за простым дощатым столом, Гама, конечно, не встал, чтобы приветствовать Сумгаву, но улыбнулся и ласково кивнул в ответ на низкий поклон. Зато второй человек, кутающийся в темный плащ, желтолицый, тощий, голенастый, длинноносый, с клинышком волос на безвольном подбородке, был незнаком Сумгаве. Или, вернее, знаком только по описанию.

– Преподобный Сумгава, настоятель монастыря Водяной Лилии, наместник святого Гамы в Унгане и бывшей Империи, – представил Отто Сумгаву, небрежно кивнув в его сторону. Затем последовал кивок в сторону незнакомца. – Его сиятельство Гухар Пятый, герцог Марайский…

Барини не было. И не могло быть, как сразу понял насторожившийся Сумгава. Еще он понял, что должен хранить в тайне от князя сам факт этой встречи, – понял еще до того, как дьявол Отто сказал об этом без всяких обиняков.

Понял – и кивнул.

– О чем думает мой господин? – нежнейшим голоском промурлыкала Лави, приподнявшись на локте и щекоча любовника прядью черных – чернее воронова крыла – волос. – Неужели опять о хлебе?

– О нем, – хмуро признался Барини. – Зима, война, торговли нет, подвоз плохой, где брать хлеб? Может, ты посоветуешь?

– Там же, где всегда. У крестьян.

– Они не хотят торговать по твердым ценам, да им и нечем. Думаешь, только в Ар-Магоре люди с голоду пухнут? Не могу я отбирать у подданных последнее. Им бы до весны протянуть. О случаях людоедства мне пока не докладывали, и на том спасибо. В Ар-Магоре ни кошек, ни собак не осталось.

– Фу, какие гадости ты говоришь! – сморщила носик Лави. – Как тебе не стыдно? Нет хлеба здесь – вели подвезти из Унгана.

– Уже велел. Но Унган тоже не дойная корова. И пути подвоза… Вскроется Лейс – станет полегче, но пока…

– У-у! Когда вскроется Лейс, ты пойдешь на войну, а мне скучать. Лучше уж не напоминай…

Барини смолчал о том, что боевые действия должны были возобновиться до вскрытия Лейса. Горожане недоедали, куль муки стоил бешеных денег, но армия была сыта, шерсть застоявшихся лошадей лоснилась, резерв продовольствия не был растрачен, наличного запаса пороха, пуль и ядер хватило бы на два-три крупных сражения. Подвоз из Унгана, прекратившийся в период снежных бурь, худо-бедно возобновился, и первым делом, конечно, в Ар-Магор потянулись обозы с грузами для ненасытного чудовища – армии. Это было необходимо. Хлебные выдачи населению продолжались, но уменьшились до предела. Сносно жили лишь ремесленники, работающие на армию. С дважды обобранных городских богатеев было уже нечего взять. В Ар-Магоре закрылся университет – Барини не мог выкроить толику денег на его содержание. Проезжая по городским улицам, князь принуждал себя глядеть с показным равнодушием на оборванных нищих, на синих от холода золотушных детей, вымаливающих подаяние. Их было много. Он заранее знал, что их будет много, и знал, что не может позволить себе быть милосердным. Потом – другое дело. После победы. Когда Империя падет, когда повсюду заработает новая администрация, когда вновь наладится жизнь – тогда подданные восславят щедрость повелителя. Но не раньше.

И все же восславят! И забудут тяготы и ужасы войны. Память человеческая коротка. Глупец тот, для кого жалость к несчастным заслоняет цель.

Цель жизни.

Сокрушить врагов, подгрести под себя все земли и народы, возглавить человечество этой планеты и повести его иным путем. Пусть не своим уникальным, не из головы выдуманным, пусть заимствованным из земной истории, но иным! Неизвестно, что из этого выйдет, но это шанс.

Последний шанс для населения этого мира. Он уже занес ногу, чтобы ступить из средневековья в Новое время, причем на классический западноевропейский манер. Из истории Земли известно, чем это кончается, а здесь никто не подозревает, в какую зловонную яму ведет этот путь. Даже лучшие из лучших – слепы.

Не западный путь. Восточный. Куда он привел бы человечество Земли – неясно. Там его размыли и оборвали, а здесь некому будет размывать и обрывать, если война окончится удачно. Это удивительная планета – все человечество сосредоточено на одном материке размером всего-навсего в полторы Европы. Что вселяет надежду.

И ведь есть, есть примеры из земной истории! Токугава Иэясу выкинул из Японии европейцев, запретил огнестрельное оружие, уничтожил мореплавание, кроме малого каботажа, возвысил духовное над материальным и в итоге спас страну, выбрав медленный, но верный путь. Кто знает, куда привел бы он, будь Япония единственной сушей на планете? Никто не знает.

И я не знаю, подумал Барини. Я знаю одно: если один из двух путей ошибочен, надо выбирать другой. Сгибая людей под себя, ломая судьбы, круша государства. Людей жаль, но цивилизацию жальче.

– Ты не слушаешь меня? – Лави шутливо подергала его за ухо.

– Слушаю. Просто задумался.

– Ты слишком часто задумываешься. Поэтому скучный. Но это хорошо – вертопрахи мне давно надоели. Я тебя люблю. Ты позволишь мне помогать тебе?

– Помогать? – скептически переспросил Барини. – В чем? Что ты можешь?

– Кое-что могу. Оберегать тебя…

– Это делает охрана.

– Вести переговоры. Давать советы. Ты плохо знаешь Магор, а я здесь выросла. У меня есть связи при дворе, между прочим. Неужели они тебе не пригодятся?

– Хорошо, я подумаю.

Лави состроила гримаску.

– Иными словами, ты отказываешься? Тогда устраивай балы или какие-нибудь другие увеселения. В городе скука смертная.

– Я не отказываюсь. Я сказал, что подумаю.

Поцеловав Лави, он выбрался из-под одеяла – голый, громадный, мощный, похожий на сказочного богатыря Храгу, одним притопом левой ноги обрушившего в пропасть мост вместе с отрядом варваров. Поискал возле кровати штаны, нашел их под платьем Лави, надел и хлопнул в ладоши. Вбежал дожидающийся за дверью камердинер – помочь господину докончить туалет. Лави совсем уползла под одеяло.