И тут она увидела мягкие кожаные сапоги возле своего лица, и длинный, тяжелый от воды подол, а затем коса, завязанная в льняной чехол и перетянутая жемчужной ниткой, хлестнула Валентину по лицу, и руки Артусы схватили девушку и подняли.

– Пусти! – закричала Валентина. – Куда ты тащишь меня?

– Ты позволила себя околдовать, – сказала Артуса. – Но я не допущу этого. Худородный Квинталин не завладеет тобой, королевская дочь. У тебя есть возлюбленный, во всем тебе ровня, и через полгода он приедет свататься к тебе.

– Нет у меня возлюбленного! – закричала Валентина. – И даже если ты перетащишь меня через ручей и заставишь арфу замолчать – я не вернусь к этому Турольду из Норвегии.

Но Артуса ничего не слушала и просто волокла отбивающуюся девушку по земле – они взрыли мох, они растревожили грибницы, они вызвали переполох у сонмища червяков и прочих мелких гадов земных, – и наконец очутились за ручьем. Здесь арфа смолкла, а Валентина заплакала и сказала:

– Что со мной? Неужели ирландские чары настолько сильны, что я не могу им противиться?

– Твоя детская любовь к Турольду недостаточно крепка, – отвечала Артуса. – Будь иначе, никакие чары не были бы властны над тобой. Но все изменится, когда он приедет просить твоей руки, потому что за полгода разлуки ваша любовь повзрослеет и из оруженосца превратится в рыцаря. Берегись, однако, чтобы она не сделалась наемником, – если такое произойдет, то исправить ничего уже будет нельзя.

– Ты говоришь непонятно, – сказала Валентина.

Вместо ответа Артуса вытащила из рукава своего платья маленькую белую кошку. Она повязала ей на шею свой волос, прошептала несколько слов и отпустила.

А потом сказала Валентине:

– Идем-ка со мной.

И увела ее в дом, который принадлежал ей в лесной чаще, – это был дар от отца Валентины, короля Финнлауга.

* * *

Квинталин увидел, что Валентина выходит к нему из леса, и очень обрадовался. Он отложил арфу и встал, чтобы поклониться королевской дочери, а та лишь высокомерно посмотрела на него и ничего не ответила.

«Ишь ты, – подумал он, – какая зазнайка! Но я собью с нее спесь, как только она станет моей».

– Посиди со мной, – попросил он. – Нынче я не стал готовить для тебя пирожки – накладно выходит кормить такой хорошей едой борзую собаку. Если останешься мной недовольна – вини свою крестную, злую фею Артусу, которая вчера так жестоко посмеялась надо мной…

Девушка сидела рядом и слушала, но ничего не отвечала. Квинталин уже начал думать, что Артуса вновь отправила к нему собаку, а ему самому ловко отвела глаза, как вдруг Валентина склонилась головой ему на плечо и что-то промурлыкала.

– Должно быть, ты говоришь по-английски, – сказал Квинталин. – Забавный язык!

Она же терлась щекой о его плечо и ласково вздыхала.

– Вот так-то лучше, а то вчера вздумала кусаться, – сказал Квинталин и погладил ее по волосам. – До чего же атласные, гладкие у тебя волосы! Нет, сегодня, я вижу, ты настоящая Валентина, а не морок. Такая девушка во всем мне по душе. Хочешь, сыграю для тебя на арфе?

Но тут Валентина вдруг зашипела, впилась ногтями в его руку, а затем одним прыжком вскочила и бросилась на мышь-полевку, пробегавшую, на свою беду, в траве прямо под ногами у Квинталина.

Валентина схватила мышь зубами, перекусила пополам, обернулась к Квинталину – мышиная кровь текла у нее по подбородку, а хвостик свисал из уголка рта, – и бросилась бежать.

На сей раз она убежала так быстро, что морок даже не успел рассеяться, и Квинталин не разглядел в подосланной к нему девушке кошку.

Он бросился ничком в траву и громко зарыдал от горя, боли и обиды. Его волосы были белыми от муки, а оцарапанная рука кровоточила, но хуже всего пришлось душе Квинталина: там просто места живого не было.

* * *

Как ни был карлик черств, как ни каменно было карликово сердце, а слезы Квинталина тронули даже его. Он нашел их спустя два дня после памятного случая с кошкой: пролитые сыном гадьи слезы лежали в траве, большие, невысыхающие, и отливали темно-красным. Грелант взял одну из них в руки и обжегся.

– Ого! – молвил он сам с собой. – Видать, страшной была та обида, которую претерпел мой друг; теперь уж точно быть беде.

И он пошел разыскивать Квинталина.

Тот сидел на мельнице, на мостике над потоком вод, в котором то и дело мелькали перепончатые руки и хвост его матери: гадья резвилась в протоке, играя с раздробленным солнечным светом.

– Эй, Квинталин! – сказал ему карлик Грелант. – Пора бы нам с тобой проучить эту высокомерную Арту-су. Сдается мне, своим зашитым глазом она видит наши козни лучше, чем все люди на свете всеми своими обычными глазами вместе взятыми. Так что и хитрость нам потребуется какая-нибудь особенная – настолько простая, что ее даже зашитым глазом не разглядишь.

– Я ничего не понял из того, что ты сейчас сказал, – ответил ему Квинталин. – Зачем ты пришел сюда? Тебя не звали.

Карлик показал ему ожог на своей ладони:

– Слишком жгучими оказались твои слезы – прогрызли даже мою кожу.

– Кто просил тебя подбирать мои слезы и вопрошать их? – огрызнулся Квинталин.

– Я сделал это отчасти из любопытства, а отчасти – из желания отомстить Артусе, – сказал карлик. – Будь готов заполучить Валентину: на сей раз я действительно помогу тебе.

– Это хорошо, – сказал Квинталин, а карлик тотчас подсел к нему рядом на мостике и начал перечислять:

– Мне потребуются заступ и лопата, хороший топор и тележная ось, а еще два колеса, веревка, холщовое покрывало и кувшин пива.

– С чего начать?

– С пива, – сказал Грелант. – И с топора.

Они запаслись провизией и отправились в лес, где карлик тотчас взялся за работу. Горько и громко сетовал он, что все ему приходится делать одному, но иначе нельзя: при каждом взмахе топора творил он особые песни, которые заклинали его работу и запечатывали ее сильнейшим колдовством. Несведущий работник здесь мог только все испортить.

И потому Квинталину поручено было копать яму.

– Разве это не волшебная яма? – пробовал было отказаться Квинталин, больно уж ему не хотелось заниматься такой тяжелой и грязной работой. – Разве ты не должен наложить особые заклятья и на нее?

– Это самая обычная яма, – ответил Грелант. – Ловушка, какую ставят на дикого зверя. Чтобы в нее угодил тот, для кого она предназначена, никаких заклятий не потребуется и даже такой неосмысленный верзила, как ты, не сможет испортить моего замысла касательно этой ямы.

– Опять ни словечка я не понял из того, что ты бормочешь, – проворчал Квинталин, послушно берясь за лопату.

Грелант тем временем срубил дерево, он взял тележную ось и два колеса и соорудил тележку, которую мог тащить один человек. На тележку он положил покрывало и бросил сверху веревку.