Остаются показания старика, который якобы видел его, но Риттенхаур – или другой защитник – без труда разделается с ними. Вспомнив обрюзглого, потного адвоката, который предстал ему в комнате для допросов, Джед брезгливо поморщился. Этому свой член по нужде из штанов не вытащить, не то что человека из тюряги. Ну и черт с ним; если эта пародия на адвоката не сделает того, что от нее требуется, так его высокопоставленные друзья почешутся, раскошелятся и наймут лучших крючкотворов юго-запада, с их мантиями и хорошо подвешенным языком.

Он слишком много знает, чтоб эти столпы вот так просто его кинули.

Словом, беспокоиться ему не о чем.

Джед завел руки за голову и начал хрипловато напевать песню Тоби Кита. Часовой на ограде перегнулся через парапет – проверить, чем он занят. Джед заметил его движение по метнувшейся тени и, даже не оборачиваясь, выбросил кверху сжатый кулак с вытянутым средним пальцем.

Вот тебе, говнюк, проверяй.

Он продолжал напевать и размышлять о будущем, пока что-то на другой стороне двора не привлекло его внимания. Он не столько даже уловил это зрением, сколько почувствовал каким-то атавистическим, звериным чутьем.

Да, вот оно опять.

Джед оборвал песню и вгляделся.

Потом поднялся на ноги и с высоты своих метра восьмидесяти трех окинул взглядом весь двор.

От того, что он увидел, у него зашевелились волосы на руках.

Джед Кросс в жизни своей ничего не боялся. Он был силен физически, не ведал сомнений и, уж конечно, не считал себя сумасшедшим. Он был больше чем уверен, что сможет противостоять любой угрозе, исходящей от человека или от зверя.

Но врожденного хладнокровия оказалось недостаточно для того, что предстало его глазам.

Джед Кросс осознал, что уже не владеет ни телом, ни своей черной душой.

Он прижался к бетонной ограде, как будто желая замуровать себя в ней, напустил в штаны и завопил во всю глотку.

Роберт Бодизен толкнул металлическую дверь и с неохотой вышел из коридорного полумрака под солнце тюремного двора. В противоположном от него углу группа людей столпилась над двумя трупами, распростертыми на земле. Перед глазами пестрели синие полицейские мундиры, яркие жилеты санитаров, штатская одежда. В хаотичном мелькании взад-вперед-вверх-вниз он разглядел поставленные на землю носилки.

Роберт немного помедлил. Вытащил кисет, бумагу, свернул самокрутку и закурил, справедливо полагая, что теперь уж ему долго не удастся спокойно выкурить сигарету. Еще недавно он сидел у себя в кабинете, курил всласть и думал, что ситуации хуже для сыщика быть уже не может.

А теперь, еще не зная, что предстанет его взору, он был больше чем уверен: по сравнению с этим прежняя ситуация покажется ему манной небесной.

До сих пор на нем висел труп с раздробленными костями и ни в какие рамки не укладывающимся способом убийства. Дейв Ломбарди во время вскрытия подтвердил предварительный диагноз, сделанный в «Дубах», добавив при этом, что ни с чем подобным до сих пор не сталкивался.

Как, впрочем, и Роберт.

Но если на этом работа патологоанатома заканчивалась, то у сыщика она только начиналась. Пожалуй, труп можно было поместить в классическую категорию литературных ребусов. Обнаружен в помещении, запертом изнутри, никаких следов, никаких отпечатков, никаких признаков взлома.

Ничего.

Полицейские вдоль и поперек прочесали жизнь Калеба Келзо в попытке найти хоть что-то загадочное в существовании человека, который родился и вырос в небольшом городке с населением шестьдесят тысяч душ, где все знают друг друга как облупленных.

И тут опять-таки полный нуль: ни денег, ни врагов, ни близких друзей, кемпинг на грани краха, заложенное-перезаложенное имущество и нелепая мечта когда-нибудь стать богатым и знаменитым.

Хотя что в ней такого уж нелепого, в его мечте?

Кто об этом не мечтает, скажите на милость.

Детектив Роберт Бодизен невольно сочувствовал и Калебу Келзо, и себе, и всем остальным.

Мешок подобных иллюзий почти каждый простой смертный тащит на своем горбу, не замечая, что мешок-то дырявый. Содержимое мало-помалу высыпается на дорогу, а груз тем не менее кажется все тяжелее. И наконец в один прекрасный день он обнаруживает, что мешок пуст, а жизнь прошла.

Таких историй он и в жизни, и на службе насмотрелся вдоволь, чтобы еще чему-то удивляться. В этом городе и в других, ему подобных, люди живут в постоянном напряжении. Да нет, боже упаси, никаких открытых конфликтов. Но земля эта как была, так и осталась пограничной, извечным барьером между белыми, живущими настоящим и смотрящими в будущее, и индейцами, которые отвергают любое будущее, если оно не уходит корнями в прошлое.

Может быть, не все, но большинство.

А глас народа всегда был гласом Божьим, какого бы цвета ни была его божественная кожа.

У Роберта в жилах также есть капля индейской крови – не в той мере, чтобы называться дене, но в достаточной, чтобы постичь весь комплекс проблем, требующих неусыпного внимания и осторожности как от полиции штата, так и от полиции навахов.

Совсем недавно – кажется, год тому назад, – к нему, погруженному в свои невеселые думы, зашел в кабинет полицейский, совсем молодой, еще не обремененный недугами, еще полный энтузиазма и любви к своему делу, что бывает лишь от недостатка опыта.

Зашел стремительно, забыв постучать.

Роберт поднял голову от бумаг.

– Коул, в мой кабинет позволено открывать дверь ногой, как в салун, только если у тебя добрые вести.

– Виноват, детектив. Кое-какие вести имеются.

– В нашем положении самую завалящую новость можно считать гигантским сдвигом.

Агент Коул положил ему на стол листок бумаги. Бодизен уперся взглядом в желтоватый прямоугольник с именем и номером телефона.

– Не знаю, можно ли считать это сдвигом. Из распечатки явствует, что последний звонок из дома этого Келзо, с домашнего телефона, до того как компания отключила его за неуплату, был сделан вот по этому номеру. А это имя абонента.

– Кто такая… – он с трудом разобрал торопливые карандашные каракули, – Черил Стюарт?

Коул пожал плечами.

– Судя по всему, проститутка. Мы проверили. Живет в Скотсдейле, и вроде бы Калеб Келзо частенько ее навещал и был у нее не просто очередным клиентом. Билл Фрайхарт, который был дружен с покойным, сказал, что Калеб любил ее по-настоящему.

Роберт Бодизен, сам себе не веря, понадеялся на несбыточное чудо: а вдруг все окажется так просто? Убогая, банальная страсть, ревность, насилие с характерными подробностями.

Но шестое чувство повелевало Роберту задушить эту надежду в зародыше. Он не стал строить никаких планов и версий, а просто снял трубку и набрал номер.