— Приятный, — прокомментировала Настя.

— В самый раз для девочек, — кивнул Жека. — А мне сладковато.

Они пожарили мясо, съели его, капая на сочные, покрытые сверху корочкой куски соусом «табаско», запивали виски и томатным соком, заедали зеленью и черным хлебом. Налили еще, сели на сухую пожелтевшую траву — Настя впереди, Жека сзади, обхватив ее за плечи, так было теплее. Маленькими глотками приговаривали «джеймсон», смотрели на город, пару раз поцеловались.

— Я смотрел прогноз, на следующей неделе похолодает почти до нуля, — заметил Жека, подливая себе.

— Лето красное пропели, — кивнула Настя. — У меня мечта идиота — перезимовать в Европе. Пусть даже не на югах, но чтобы не было каши под ногами и морозов за двадцать, — она поежилась. — Жить в большом городе, не работать, читать книжки, слушать Тома Йорка, Monokle и «Optimistica Orchestra», вкусно есть, выпивать и шляться по концертам и клубам…

— Поехали, — предложил Жека, лихорадочно прикидывая, сколько и у кого он сможет занять.

— Да уж…

Чтобы отвлечь девушку, Жека стал рассказывать про Пулковское дело, когда в 30-х половину астрономов пересажали, объявив их шпионами иностранных разведок и вредителями. Произошло все из-за солнечного затмения, которое в 1936 году можно было наблюдать только на территории СССР. Пулковские астрономы охотно принимали иностранных коллег, даже не подозревая, насколько плачевно закончится все для большинства из них.

— Вот времена были, — покачала головой Настя.

— Думаешь, сейчас сильно лучше?

— Не знаю, — честно ответила девушка. — Думаю, для кого как.

Сзади раздались шаги, и Жека обернулся. На открытое пространство из рощи, через которую была протоптана тропинка к Обсерватории, выбрались двое. Один был в костюме (это вечером-то в субботу, подумал Жека), лет тридцати пяти или около того. Выходя из рощи, он держался впереди. На открытом пространстве немного отступил, пропуская вперед второго. Тому было чуть за пятьдесят, курчавый и почти черноволосый, с мертвой бледности кожей, сильно навеселе.

— Антон? Филипп Юрьевич? — увидела их и резко поднялась на ноги Настя.

— Привет, Настя, — сказал Антон из-за спины Филиппа Юрьевича.

— Долго искали? — поинтересовалась девушка.

— Не очень, — ответил Антон. — Ты же сама сказала, что ты на Пулковских высотах. Проехались по поселку, пригляделись, поспрашивали местных.

— Зачем вы, вообще, приехали?

— Это у Филиппа Юрьевича спроси.

Филипп Юрьевич все это время молча и с неподвижной улыбкой смотрел на Настю. Улыбка эта не понравилась Жеке настолько, что он весь подобрался и приготовился, если что, выдать хук правой, от которого бы обосрался сам Мохаммед Али. Но это на крайний случай, и Жека решил сделать попытку. Он подобрал с травы бутылку «джеймсона» и, плавным движением приподняв ее в руке, спросил:

— Выпить никто не хочет?

— Антону нельзя, он за рулем, — ответила ему Настя. — Это водитель моего отца. А Филиппу Юрьевичу, наверное, хватит… Да он и не пьет с такими как ты.

— Кто он? — спросил Филипп Юрьевич.

— Это мой друг, — сказала Настя. — А ты зачем приехал?

Филипп Юрьевич что-то ответил, но его слова заглушил заходящий на посадку самолет авиакомпании «Norwegian». Принадлежность к скандинавскому лоукостеру выдавали окрашенный в красный цвет нос «боинга» и портрет угрюмого мужчины в зимнем капюшоне на хвосте. Медленно, словно собираясь с последними силами перед приземлением, самолет пролетел почти над их головами.

— Я не расслышала, что ты сказал, — произнесла Настя, обращаясь к отцу.

— Я говорю, что у нас с тобой отношения не очень. Может, пришло время наладить их?

— Что, именно сегодня что-то заклинило у тебя в голове? И ты за этим меня здесь нашел?

— За этим? — повторил Филипп Юрьевич и полез в карман своей расстегнутой куртки классического покроя.

Чуть пошатнувшись, он шагнул к Насте. От него пахнуло водкой.

— Возьми, — сказал он дочери, протягивая к ней свою руку.

— Что это? — спросила та, принимая из его руки несколько разноцветных бумажек. — Деньги?

— Считай, что это твоя премия, — ответил Филипп Юрьевич. — За наше вчерашнее дело. Две с половиной тысячи евро.

Помолчав пару мгновений, Настя спросила:

— Сто тысяч за банковскую операцию? Даже если я была несогласна, что это за детский сад? — Она иронично посмотрела на отца. — Я за это получаю оклад. Если ОБЭП будет проверять и шить уклонение от налогов, то фигурантом все равно пойдешь ты, — Настя махнула рукой. — Да с твоими связями никто к тебе и близко не подойдет. Так что, спасибо, конечно, но премия — это лишнее. Или это добрый по пьяной лавочке папа хочет подкупить гордую дочь?

На лице отца отпечаталось невыразимое страдание. Он отступил на шаг.

— Забери деньги, — попросила его Настя. — Я бы их взяла, когда тебя о них просила, а сейчас мне они не нужны.

— Мне тоже. Они твои. Хочешь — отдай на благотворительность.

Настя, которая до этого выглядела спокойной, словно такие сцены происходили не раз, вдруг разозлилась. Ее ноздри задрожали, губы искривила язвительная усмешка. Глаза сверкали как искры от костра.

— Пафос у нас как в Шекспире. И ничего не делаем. Мои деньги? — Настя сделала шаг в сторону, к еще дымящемуся мангалу и кинула разноцветные бумажки, которые держала в руке, на угли. — Иногда веселее импровизировать.

Разлетевшиеся по мангалу стоевровые купюры легли вниз, их накрыло тремя сиреневыми банкнотами достоинством в пятьсот евро каждая.

Филипп Юрьевич сделал еще шаг назад, наткнувшись спиной на водителя.

— Колоритная девушка, — пробормотал Антон, поддерживая босса за локоть.

Жека смотрел, как сильней задымились тлеющие угли, по углам мангала начавшие уже покрываться белым пеплом. Дунул ветер, и одна из купюр отлетела в сторону. Вдруг появилось маленькое синее пламя, зацепилось за головешку и через секунду лизнуло крайние сто евро. Огонь побежал по краю зеленой бумажки, она почернела посередине и вспыхнула. Пламя перекинулось на остальные деньги. Длинный язычок огня лизнул сиреневую банкноту, огонь прицепился и охватил сразу несколько бумажек. Антон и Жека стояли как вкопанные и смотрели, как сгорают изображения вантового моста на пятисотевровых купюрах и моста в стиле барокко — на стоевровых. Жеке неожиданно захотелось подойти к мангалу и опустить руки к пламени, чтобы прогнать охвативший его озноб. Отец Насти обратился в один неподвижный взгляд, который не мог оторваться от девушки. На его лице блуждала счастливая улыбка.

— Вот это так по-нашему! — поминутно повторял он. — Я всегда думал, что от матери у тебя только эта фамилия! Хочешь — не хочешь, а ты моя дочь!