«Вдоль и поперек — пятьсот улиц и тысячи переулков протяженностью в шестьсот километров! С балкона Ивана Великого и еще выше, из недоступного для публики люка, под самым крестом средней башни главы храма Христа Спасителя, где для развлечения публики стоял телескоп, я изучал наружную Москву. А еще выше я видел ее с аэростата в 1882 году, а потом с аэроплана. И под землю забирался для рискованных исследований, побывал я в разбойничьем притоне „Зеленая барыня“ за Крестовской заставой, и в глубоком подземелье заброшенного Екатерининского водопровода, и в клоаках Неглинки, и в Артезианских штольнях под Яузским бульваром…» Но это было перечисление далеко не всех путей и дорог, исхоженных дядей Гиляем в Москве. Об иных он рассказал в своих книгах, но о многих едва упомянул или вовсе не успел коснуться.

ОГНИ ВЕЧЕРНЕЙ МОСКВЫ

Почти от всех московских театров до Столешникова переулка — рукой подать. Из дома, из редакции, отложив дела, нередко шел дядя Гиляй вечерним часом к одному из театров Москвы, чаще всего к Малому. Сердечную привязанность испытывал к московскому Малому театру. Она возникла в те давние времена, когда судьба свела его с бродячей труппой. И слушал рассказы новых товарищей о Малом, а главное — о «Московском артистическом кружке». Говорили просто: Кружок. Но как произносилось это слово! В лексиконе актеров, особенно провинциальных, рядовых, не существовало слова, которое говорилось бы с большим почтением, чем Кружок. То был Олимп — недосягаемый и манящий, мечта, и ею жил провинциальный актер, откладывая, сберегая копейки свои на дорогу в Москву, в Кружок.

Расставшись с бродячей труппой в Рязани, отправился дядя Гиляй в Москву — узнать, что такое Кружок. Не только посмотрел, но и поработал в Кружке, правда, не актером, помощником режиссера взяли его туда. Прослужил несколько месяцев, каждый день обходя по кругу Театральную площадь. Жил в артистическом подъезде гостиницы, что у Китайского проезда.

В старой Москве многие гостиницы выделяли для актеров специальные помещения со своим подъездом: жизнь поздняя, беспокойство остальным. Ежедневно утром и вечером совершал он путь мимо Малого и Большого театров к подъезду Кружка.

Даже перестав существовать, Кружок долгое время жил для москвичей. Где театр Незлобина? — спросят в Москве и услышат: в бывшем Кружке.

В Кружке были сцена и зрительный зал, как и везде. Но он не был похож ни на один театр. Неповторимость Кружка, привлекательность была в фойе, здесь проходили встречи тех, кто принадлежал к театральной среде. Что бы ни шло в зрительном зале Кружка, в фойе и в моменты представлений, и долго после спектакля полно людей. Из фойе вела дверь в буфетную комнату, где можно было перекусить. Буфет работал поздно. Это создавало немалое удобство для собиравшихся. Особенно тесно оказывалось в фойе в дни великого поста, когда в Москву съезжались актеры со всех городов. Именно здесь, в Кружке, антрепренеры создавали новые труппы, меняли состав старых, набирали актеров на летний или зимний сезон, здесь возникали новые артистические предприятия на артельных началах, заключались контракты. Поэтому Кружок был связан с помыслами актера, с его надеждами. Собирались, ждали возможных предложений, не получали, снова через год ехали в Москву, в Кружок. Если выпадало счастье быть приглашенным на сцену Кружка, впереди ждал хороший ангажемент в хорошем театре или труппе.

В Кружок приезжали выступать и знаменитости театральной России. Руководство Кружка всегда было начеку: чуть в провинции прогремит имя актера, за его работой, успехами начинали следить. Если шум славы не умолкал, приглашали в Кружок на сезон. В Кружке шли спектакли, как и в других театрах, но состав трупп менялся довольно быстро, однако всегда способен был нести лучший драматический репертуар. Скажем, Николай Хрисанфович Рыбаков особенно хорош в «Лесе» Островского, и, когда он согласится приехать в Москву выступить в этой пьесе, труппа в Кружке составит ему достойный ансамбль.

Спектакли Кружка собирали цвет московской театральной среды и нередко являлись событием в артистической жизни России. О них рассказывали тем, кто не видел спектаклей, их помнили как пример удивительного вдохновения. В зрительном зале Кружка всегда сидели актеры, часто знаменитые. И те, кто выступал, случалось, испытывали особое настроение. Кружок славился дивертисментами — представлениями после спектакля, концертами, как бы сказали позднее. В 70-х годах входили в моду чтения со сцены классиков литературы. Эти чтения любили, а как слушали! Специальных чтецов тогда не было. Но все знаменитые драматические актеры выступали в дивертисментах с чтениями, которыми обязательно кончались спектакли Кружка. Возможности у Кружка были большие: постоянно кто-нибудь из хороших актеров рядом. В Кружок ехали и шли охотно. Иногда актеры Малого просили вызвать из провинции того или иного артиста, которого хотелось им послушать. И его вызывали. В Кружке молодой Гиляровский служил помощником режиссера по дивертисментам.

Гасли фонари у подъездов Малого и Большого, и разъезжались их друзья и почитатели, а в Кружке и не думали о наступившей ночи. Таких оваций с криками «бис», «браво» не слышал, наверное, ни один театральный зал Москвы. На сцене кружка читали Рыбаков и Садовские, Андреев-Бурлак и Никитин, Ермолова и Южин, Федотова и Стрепетова… Читали Гоголя, Достоевского, Пушкина, Майкова, Шекспира, Шиллера…

Конечно, не только актеры заполняли зрительный зал Кружка. Было много и просто театральной московской публики, и был свой зритель-почитатель, бесконечно преданный театральному искусству.

Московская театральная публика — особая публика. Дядя Гиляй походил и поездил по городам России, видел много театральных подмостков, но нигде не наблюдал такой привязанности к театру, как в Москве, и не раз отмечал эту черту любимого города. Константин Сергеевич Станиславский знал это хорошо и, создавая Художественный, писал: «Москва любит театр, и она поможет нам в нашем начинании».

За радость неповторимых часов зрители платили искренним восторгом. Даже ошибки, просчеты, неудачи — случалось и такое — прощали охотно и великодушно, не освистывая, ободряя порой еще более громкими овациями. А как любила Москва своих театральных кумиров, как чествовала их, как благодарила! Именно Москва могла быть