– Мой муж был очень культурным человеком, очень даже. Он коллекционировал книги. Книги, картины, марки, пробки от пивных бутылок, все связанное с культурой привлекало его внимание. Незадолго до смерти он начал собирать бюсты Наполеона. Вы бы удивились, узнав, сколько было понаделано бюстиков этого ужасного плюгавого корсиканца. Мой муж успел собрать пятьсот восемьдесят два. «Генри, – сказала я ему. – Генри, это надо прекратить. Или ты перестаешь собирать бюсты Наполеона, или я тебя бросаю и уезжаю на остров Святой Елены». Я, конечно, пошутила, но знаете, что он мне на это ответил? Он сказал, что подумывает о том, чтобы провести каникулы на острове Святой Елены… со всеми своими бюстами. Боже, какая целеустремленность! Откуда что берется? Нет, я не против культурных увлечений, но ведь это уже помешательство.

В комнату вошел Деметриос-Мустафа, снова наполнил наши бокалы, объявил, что обед будет подан через пять минут, и покинул нас.

– Он был, что называется, заядлым коллекционером, – продолжила графиня. – Когда я замечала этот фанатичный огонек в глазах, меня охватывала дрожь. Как-то на ярмарке он увидел уборочный комбайн, и глаз у него сразу загорелся, но тут уж я топнула ногой. «Генри, – говорю, – нам в доме только не хватало десятков уборочных комбайнов. Ты не можешь коллекционировать что-то разумное? Например, ювелирку или меха?» Грубовато, наверно, да, дорогой, но что мне оставалось? Стоило мне на минуту расслабиться, и весь наш дом был бы заставлен уборочной техникой!

В комнату снова вошел Деметриос-Мустафа и объявил:

– Обед подан!

Продолжая щебетать, графиня повела меня за руку из комнаты по выложенному кафелем коридору, потом вниз по скрипучей деревянной лестнице и привела в громадную кухню в подвале. Рядом с ней наша достаточно большая кухня показалась бы карликовой. Пол был вымощен каменной плиткой, а вдоль одной стены выстроилась целая батарея пылающих, пламенеющих угольных печей, на которых что-то булькало в горшках. По стенам были расставлены всевозможные медные кастрюли, чайники, тарелки, кофейники, огромные сервировочные блюда и супницы. Все это переливалось в розовато-красных отблесках огня, как такие жуки-скакуны. Посередине кухни стоял обеденный стол поперечником в дюжину футов из красивого полированного лесного ореха, накрытый на две персоны. Белоснежные салфетки, сверкающие приборы. В центре стола возвышались два громадных серебряных подсвечника, и в каждом горело полчище свечей. Соединение рабочей кухни с царской обеденной залой производило довольно необычный эффект. Здесь было очень жарко, а запахи стояли такие восхитительные, что они практически перебивали ароматы, исходившие от графини.

– Надеюсь, вас не смущает, что мы будем есть на кухне, – прозвучало так, будто это самое неподобающее место для приема пищи.

Я ответил, что кухня – это очень здравое решение, особенно зимой, когда хочется согреться.

– Вот именно, – согласилась графиня, садясь на стул, который для нее выдвинул Деметриос-Мустафа. – А если бы мы устроились наверху, этот старый турок ныл бы, что ему далеко ходить.

– Я жалуюсь не на расстояние, а на тяжелые блюда, – сказал он, разливая по бокалам светлое зеленовато-золотистое вино. – Если бы вы столько не ели, не было бы проблемы.

– О, хватит уже ныть, лучше занимайтесь своим делом, – подосадовала графиня и аккуратно закрепила салфетку чуть пониже подбородка с ямочкой.

Накачанный шампанским и бренди, я совсем захмелел и умирал от голода. Я с тревогой посматривал на многочисленные столовые приборы справа и слева, не очень-то понимая, за какие браться. Я помнил материнскую заповедь, что начинать надо с дальних и постепенно продвигаться к ближним, но их было так много, что я занервничал. Я решил копировать действия графини. Как вскоре выяснилось, это было неосмотрительное решение, так как она пользовалась ножами, вилками и ложками без всякой системы, и я так запутался, что уже хватал все без разбору.

Первым блюдом, перед нами поставленным Деметриосом-Мустафой, был прекрасный прозрачный бульон в блестках золотого жира и с крутонами размером с мизинец, которые плавали по поверхности, как хрустящие плотики в море. Бульон был само объедение, и графиня съела две порции, а хруст стоял такой, словно это не крутоны на зубах, а сухая листва хрустит под ногами. Деметриос-Мустафа подлил в бокалы белого вина с привкусом мускуса и поставил перед нами блюдо с мелкими рыбешками, поджаренными до коричневато-золотистого оттенка. А в придачу к нему желто-зеленые ломтики лимона и соусник, доверху наполненный неизвестным мне соусом. Графиня набрала полную тарелку, сверху обрушила водопад соуса и щедро выдавила лимон на рыбу, на стол и на себя. Она вся светилась, лицо еще больше порозовело, а на лбу выступили капельки пота. Отменный аппетит, похоже, никак не отразился на ее разговорчивости, рот у нее по-прежнему не закрывался.

– Вам нравятся эти рыбки? Божественные! Как жаль, что они умерли такими юными, но что поделаешь. Зато какое удовольствие отправлять их в рот одну за другой, не думая о костях. Так легко на сердце! Знаете, Генри, мой муж, однажды начал коллекционировать скелеты. Боже мой, наш дом всем своим видом и запахами напоминал морг. «Генри, – сказала я ему. – Ты должен это прекратить. У тебя развивается нездоровый интерес к смерти. Тебе надо сходить к психиатру».

Деметриос-Мустафа забрал пустые тарелки, налил нам вина, кроваво-красного, как сердце дракона, а затем поставил перед нами блюдо, на котором лежали бекасы со свернутыми шеями, их длинные клювы, казалось, готовы были насквозь проткнуть собственные тела, а пустые глазницы глядели на нас осуждающе. Каждой жирной, хорошо поджаренной птичке достался свой квадратный тостик. Бекасы были обложены тонкими облатками жареного картофеля, словно нападали осенние листья, зеленовато-белыми свечками спаржи и зеленым горошком.

– Я просто не понимаю вегетарианцев. – Графиня изо всех сил заколотила вилкой по голове бекаса в надежде раздробить череп и добраться до мозга. – Однажды Генри подался в вегетарианцы, представляете? Я, конечно, не выдержала. «Генри, – говорю, – прекрати. В нашей кладовке запасов еды хватит на целую армию, не могу же я все это умять в одиночку». Знаете, дорогой, я только что заказала два десятка зайцев. «Генри, – говорю, – давай кончай с этой глупой фантазией».

Я про себя отметил, что покойному Генри не позавидуешь, пусть даже с таким мужем было и непросто.

Деметриос-Мустафа унес то, что осталось от бекасов, и наполнил наши бокалы. Я уже переел, и хотелось верить, что больше еды не принесут. Но передо мной лежала куча еще не использованных ножей, вилок и ложек, поэтому я с тревогой поднял глаза на приближающегося турка с огромным блюдом в руках.

– Ага! – сказала графиня, радостно вскидывая пухлые ручки. – Главное блюдо! Что у нас сегодня, Мустафа? Говорите же!

– Дикий кабан, которого прислал Макрояннис.

– О, дикий кабан! – взвизгнула графиня и прижала ладони к пухлым щечкам. – Какая прелесть! Я про него совсем забыла. Вы любите дикого кабана? – обратилась она ко мне.

Я сказал, что это одно из моих любимых мясных блюд, но, если можно, совсем маленькую порцию.