Рюкзак у Тани были хипповый, размером скорее с большойкошелек, и учебники помещались в него исключительно благодаря пятому измерению.Это был подарок Ягге на день рождения. Правда, учебникам рюкзак не нравился.Возможно, оттого, что не так давно Ягун интереса ради засунул туда среднихразмеров кикиморку. Засунуть-то он ее засунул, а вот обратно она так и невышла, затерявшись где-то в лабиринтах пятого измерения.

– Так что же Пуппер? Люблю я его или нет? – сноваспросила у себя Таня.

Она представила себе Гурика, от шрама и до метлывключительно, но не испытала к нему ничего особенного. Потом для сравненияпредставила себе Ваньку и тоже ничего не почувствовала.

«Это, наверное, потому, что спросонья. В семь часов утравлюбляются только маньяки… Правда, сейчас уже девять, но это почти одно и тоже», – зевая, подумала она.

* * *

В коридоре перед аудиторией угрюмо стояли Шурасик и ГуняГломов. Зажав Шурасика в угол, Гуня сосредоточенно откручивал у него пуговицу.Шурасик же, вытащив блокнотик, быстро просматривал страничку, озаглавленную«Самооборона магическая».

– Чего вы тут? – спросила Таня.

Гломов повернулся к ней.

– За болтовню выставили, – неохотно сказал он.

– Неужели вы болтали? – удивилась Таня. Насколькоона знала, Шурасик и Гуня никогда не были друзьями.

– Да не, стану я с ним трепаться. Я просто назвал егоболваном, – неохотно ответил Гуня.

– А я пояснил, что это утверждение не соответствуетдействительности! В свою очередь, Гуня, я надеюсь, что ты не станешь одним изтех, к кому приемлем термин «дегенерат», – охотно пояснил Шурасик.

– Понятно! Ну не буду мешать. Продолжайте! –сказала Таня.

Она была удивлена. Сарданапал обычно отличался ангельскимтерпением. На его уроках некоторые даже по потолку ходили, используя «мушиное»заклинание «Дихлофосус забодаллус». Сегодня же академик явно был сильно не вдухе, раз выгнал из аудитории даже послушняшку Шурасика.

Постучав, Таня заглянула в класс, и все сразу стало на своиместа. Сарданапал сидел за столом и что-то быстро писал орлиным пером, изредкаподнимая глаза на класс. Его шаловливые усы упрямо лезли в чернильницу и,обмакнув в нее кончики, тянулись к бумаге. Похоже, что и их обуяло вдохновение.Разница же между академиком и его усами была в том, что Сарданапал наверняказаписывал что-то важное, усы же просто, графоманя, пачкали страницы.

Теоретическую магию же, что само по себе было необычно,вела… да-да… доцент Горгонова.

– Садитесь, Гроттер! – строго обратилась она кТане. – Не сомневаюсь, что вас задержали важные дела, о которых вы ещерасскажете нам после урока… Пока же мы говорим о магии и ее истоках. Тузиков,вы больше всех вертитесь! Вероятно, вы могли бы вести урок вместо меня… Чтотакое магия?

Тузиков встал, переминаясь с ноги на ногу. Пользуясь тем,что внимание переключилось на него, Таня скользнула на свое место.

– Ну… магия – это когда пускаешь искру и чего-нибудьговоришь, вроде дрыгус-брыгус, – буркнул Кузя.

– Ответ, достойный клинического идиота!.. Тузиков, я,конечно, догадывалась, что вы не гений, но не подозревала, что до такойстепени. Вы что, с дуба рухнули или вас вашим веником поколотили? – едкоспросила Медузия.

Тузиков покраснел.

– Садитесь, Кузя… А вы, Семь-Пень-Дыр, сами виноваты.Боюсь, вам так и придется сидеть до конца урока, каждые семь с половиной секундприкусывая себе язык. Я предупреждала, что не потерплю смеха. Не думаю, чтоВеликая Зуби научила вас отводу, мой сглаз довольно редкий. Смеяться надтоварищем стыдно, тем более что вы и сам далеко не Бенвенуто Челлини…

Медузия оглянулась на Сарданапала, немного ошеломленногомерами, которыми она наводила порядок. Оправившись, академик строго дернул себяза правый ус и снова углубился в свои записи. Многие, похоже, были удивлены,почему глава Тибидохса работает в классе, а не у себя в кабинете.

– Магия – это вера, одна из множества ее форм, хотядалеко не самая совершенная. Вера в возможность совершения того, что не можетсвершиться, если исходить из так называемого здравого смысла, – продолжалаМедузия. – Вера – это то, что стараются отнять или уже отняли улопухоидов. И что в какой-то мере сохранилось у нас, магов. По сути, все, чтонадо сделать, чтобы уничтожить человека, это отнять у него веру. То, чтоостанется, будет ходить, дышать, говорить, будет делать все то, что делаютживые люди, но это будет лишь иллюзия жизни. Разумеется, в тысячу раз мудреете, кто, имея веру, не превращает ее в магию и отказывается от использованиясилы, довольствуясь лишь ее осознанием. Однако речь сейчас не о них… Речь отом, что среди нас, в этом классе, есть изменник или глупец… Или то, или другоев одном лице. Есть тот, кто совершил бессмысленный и вредный поступок и сновапризвал в Тибидохс сильного древнего бога, который сейчас не дает покоя всемнам. Теперь мы с Сарданапалом знаем это точно… Что же, никто не хочетсознаться?

Класс загудел как улей. Академик быстро поднял голову. Перозамерло у него в руке. Таня поняла, что он для того отказался сегодня от чтениялекции, чтобы иметь возможность наблюдать.

– Да, – строго продолжала Медузия. – Намудалось выяснить, что один из вас произнес заклинание. Мы даже догадываемся,какой именно бог был вызван. Не буду сейчас называть его имени – низамещающего, ни истинного. Не буду устраивать допрос, ибо боюсь, что трусость вочередной раз восторжествует. Но подумайте вот о чем… Этот бог беспощаден ижесток. Он не знает снисхождения и никогда не отказывается от своих замыслов.Замыслы эти очень просты: хаос, власть и смерть, хотя пути, которые ведут к ихвоплощению, порой очень извилисты. Сейчас еще зима. Силы, в том числемагические, ослаблены, пребывают в определенной спячке. Но вот-вот начнетсявесна – все пробудется и вот тогда-то этот древний бог, питающийся нашей магиейи верой, станет гораздо опаснее, гораздо агрессивнее. Через множество лазеек,которые он с легкостью пробивает в магической защите, он каждую ночь будетпроникать на Буян и всякий раз выбирать новую жертву, присоединяя ее силу ксвоей. И никто – ни вы, ни я, ни самый безобидный младшекурсник из последнегонабора, случайно обнаруживший способность понимать птичьи голоса или оживившийсухой цветок, не будет в безопасности… У него отберут его дар, а возможно, ижизнь, ибо никто не знает, что на уме у спятившего бога…

Глаза Медузии заблестели. Сарданапал резко встал.