Казалось, мой вопрос их смутил. Было ясно: мы друг друга не поняли. Затем один престарелый пастор встал, поманил меня за собой и подвел к большому окну в гостиной. Мы стояли там, и старик на сносном английском, хотя и с заметным акцентом, сказал: «Ник, я так понял, у тебя есть сыновья?»

Да, ответил я. Он кивнул и спросил: «Скажи, сколько раз ты будил их до восхода, подводил к окну, выходящему на восток, и говорил: “Мальчики, смотрите внимательно. В это утро солнце взойдет на востоке! Осталось несколько минут. Готовьтесь, мальчики!” Сколько раз ты так делал?»

«Ну… – Я с трудом удержался от смеха. – Никогда. Они сочли бы меня сумасшедшим. Солнце всегда встает на востоке. Каждое утро!»

Старик кивнул и улыбнулся. Но я не уловил смысла его слов.

И поскольку я его не уловил, и он продолжил: «Ник, потому мы и не составили книг из историй и не сняли по ним фильмы. Для нас гонения подобны солнцу, встающему на востоке. Так всегда. Это в порядке вещей. Ничего необычного или нежданного. Нас гнали за веру, и, вероятно, будут гнать. Это жизнь».

Мне словно дали под дых. Я понимал, о чем он говорил, но не мог принять этой правды. Подобного я никогда не слышал – и хотел возразить. А если непрестанность гонений – подтверждение превосходства зла? И не безумие ли полагать, будто вера может цвести там, где преследования – обычное дело, как «солнце, встающее на востоке»?

Я всегда считал, что гонения – нечто ненормальное, неправильное, необычное… Их следовало избегать всеми силами. Трудность. Неблагополучие. Преграда. И я был поражен мыслью: а что, если гонения – это почва, на которой может расти вера? Хорошая, добрая почва?

И что могло это значить для церкви в Америке? А для церкви, способной появиться в Сомали?

Нить веры в поколениях

В России я слышал и другие истории. Например, в начале 1950-х трое пасторов основали немало домашних церквей. Верующих становилось все больше, церкви росли как на дрожжах, но «община» каждой состояла из того же десятка человек и не менялась ни за неделю, ни за год. Ради безопасности многие домашние церкви состояли только из родных, знавших друг друга и доверявших друг другу.

Я представил себе, как юноши и девушки из этих церквей могли воспринимать Тело Христово. Весь их религиозный опыт определялся богослужением в гостиной с родителями и родней. В их глазах это и была церковь. Они не знали более широкого Царства Божьего, не знали, что Бог совершает в других домашних церквях или даже в других странах. Им явно требовалась связь с духовными братьями и сестрами в более широких общинах, но, по всей видимости, они чувствовали себя отделенными, одинокими и апатичными.

Трое пасторов, основатели движения домашних церквей, поняли, что происходит, решили как-то все исправить и придумали очень смелую (а кто-то бы сказал и глупую) идею: спланировали и организовали съезд молодежи в Москве и пригласили на него всех молодых, от восемнадцати до тридцати, не состоящих в браке прихожан многочисленных домашних церквей – познакомиться и оказать друг другу духовную поддержку. Пасторы надеялись, что съезд станет некоторого рода духовным перекрестком для разных приходов домашних церквей и молодые верующие узнают, что вершит Бог в более широком масштабе.

Так почему ее сочли бы глупой? Просто в середине 1950-х годов странно было считать, что коммунистическое правительство не заметит мероприятия сроком в неделю, участие в котором примут почти семьсот юных русских верующих. Разумеется, власти все знали. Когда событие завершилось, всех пасторов-организаторов арестовали и посадили в тюрьму. Каждого – на три года.

Те, от кого я слышал эту историю, уверяли, что пасторы с готовностью перенесли бы то же самое наказание, и не раз, ибо, как объясняли сами пасторы: «Святой Дух веял на той встрече».

Они замыслили собрать воедино разрозненные чести Тела Христова и поставили цель: молодежи нужно было узнать, как Бог проявляет Себя среди других, да и просто порадоваться общению с братьями и сестрами по вере. В начале встречи – очевидно, без умысла или плана – молодым людям дали интересное задание. Ни у кого из них не было ни Библии, ни гимнов, ни записей религиозной музыки. И трое пасторов вдруг захотели выяснить, сколь полно молодежь представляет себе библейские истины.

Они сказали: «Устроим игру. На этой неделе каждый день собирайтесь маленькими группами. Мы хотим узнать, как много вы знаете из четырех Евангелий Нового Завета – от Матфея, Марка, Луки и Иоанна – и как много запомнили из них. Посмотрим, какую часть вы сможете воссоздать по памяти в группах. А затем сделаем то же самое с песнями и гимнами».

Когда пасторы в конце встречи сравнили и сложили вместе результаты усилий маленьких групп, оказалось, что молодые люди воссоздали все Евангелия от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, допустив всего пять или шесть ошибок, и восстановили по памяти тексты более чем двенадцати сотен религиозных песен, хоралов и гимнов.

Мне стало сразу же ясно, почему и как в Советском Союзе за десятилетия коммунистического угнетения христианская вера могла не просто выжить, но и часто расцветала. И я понял, что позволило столь многим русским верующим остаться сильными и стойкими в вере.

В тот день, когда я услышал о той встрече, я встретил нескольких молодых людей: те пришли посмотреть на настоящего американца и проверить свои познания в английском. Многие из них приходились пасторам, вспоминавшим в беседе со мной те давние дни, внуками и внучками. И вот, после того, как мне с такой гордостью поведали, сколь много отрывков из Священного Писания и песнопений воссоздали по памяти в 1950-х юноши и девушки из домашних церквей, я спросил этих внуков: «Скажите, сколь хорошо знает Библию молодежь в ваших церквях сейчас?»

Они переглянулись и робко признали: «Не так чтобы очень».

Я не хотел смущать или стыдить их вопросом о том, могут ли они процитировать Евангелие от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, и спросил их, как много евангельских историй они просто могут вспомнить. Вышло немного.

«Сколько книг Библии вы можете назвать?» – спросил я.

«Мало», – ответили они.

Не знаю, смутили их эти ответы или нет. Но я видел, чего лишилась церковь в России за первое десятилетие «свободы». При коммунистах она нашла способ выжить и даже расцвести. Священное Писание и песни были ее жизненными соками. Сейчас же, в дни большей