веру (в прямом смысле этого слова) и оборачивались спинами к священникам-соглашателям.

Как столь много русских и украинских верующих оставались стойкими в вере в почти столетнем гонении? Как они научились так жить и умирать? Раз за разом я слышал все те же слова: «Мы научились этому от наших отцов и матерей, от дедушек и бабушек, от прадедов и прабабок».

* * *

Мое пребывание на Украине близилось к завершению, и я вспоминал последние дни, проведенные в России, а особенно беседу, в которой услышал, что гонения столь же обыденны, как «солнце, встающее на востоке». Я все гадал, разделяют ли мои украинские друзья этот взгляд.

Я встретился с другой группой верующих и слушал их истории о тюрьме и гонениях, о том, как Бог заботится о Своих людях, и вновь я был поражен их силой. Когда наша встреча подходила к концу, я спросил: «Вот только одного не понимаю. Почему вы не собрали эти истории в книгу? Все верующие мира должны услышать их! Ваши истории удивительны! В них – воодушевляющие свидетельства! Я никогда ничего подобного не слышал!»

Один престарелый пастор подошел ко мне и взял за плечо. Другой рукой он крепко сжал мою, посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Сынок, когда ты перестал читать Библию? Все наши истории в ней. Бог их уже записал. Зачем нам тревожиться о книгах и историях, когда Бог уже изложил Свои? Читай Библию. Все уже там».

Он помолчал и снова спросил: «Когда ты перестал читать Библию?»

Не ожидая ответа, он повернулся и отошел. И не было ни дружеских улыбок, ни ободряющих похлопываний по спине, ни поцелуев в щеку.

И я до сих пор слышу эхо его обличений.

Свобода или страх?

Истории от верующих Восточной Европы, которые я услышал в следующие несколько дней, вторили рассказам русских и украинцев. Но самым унылым местом, называть которое здесь не стану, была одна страна бывшего коммунистического блока, где церковь почти не притесняли.

Казалось, это к лучшему, пока я не понял, почему все сложилось именно так. Из бесед я понял, что с самого начала правления коммунистов здешние церкви быстро и полностью приняли слова апостола Павла из тринадцатой главы Послания к Римлянам – о покорности земным властям. Церкви придали им особое значение, причем настолько сильно, что потом не смогли последовать многим другим отрывкам Священного Писания и даже некоторым из главных наставлений Христа.

Например, как только церкви этой страны приняли в качестве главной установки веры нацеленную на выживание стратегию «соглашайся и живи», они подвергли забвению последнее веление Иисуса: идите и находите учеников. Как только правители сочли, что церковь не представляет угрозы и, вероятно, вскоре увянет и умрет, необходимость гонений отпала. А церкви, пошедшие на уступки, сами себя заковали в кандалы.

Прихожане этих церквей упустили возможность делиться верой или говорить от своего лица. Они не смогли говорить и за других, когда евреев убивали тысячами лишь в нескольких кварталах от главных церковных зданий. Они позволили коммунистам занять место в управах конфессий. Так зачем им гонения? Они и сами почти все уступили.

* * *

Одна маленькая протестантская группа из другой страны за «железным занавесом» попала в ту же самую ловушку. На время. Свирепые гонения не прекращались десятилетиями, и все это время верующие позволяли правительству диктовать, как, когда и где им совершать богослужения. Они негодовали, ибо утратили религиозную свободу и подпали под власть коммунистов. Один из их пасторов подал в правительство прошение – разрешить ему изучать богословие в Англии. Чудесным образом (похоже, другого объяснения просто нет) ему дали добро.

После трех лет учебы пастор вернулся домой и на встрече с другими пасторами той же церкви рассказал о полученном опыте. «Я вынес только одно, – сказал он. – Мы свободны! Наша свобода от Бога, а не от правительства. И нам нужно действовать исходя из нее!»

Весь следующий год эти пасторы пытались понять смысл и практические следствия этой радикальной идеи. Весь год они держали пост и молились. Они пытались уяснить, как эта свобода соотносится с наставлениями из тринадцатой главы Послания к Римлянам. В конце концов почти половина пасторов подписали осторожное письмо и направили его коммунистическому правительству. Главная его идея была такой:

Библия завещает нам уважать и принимать вашу власть над нами и народом нашей страны. Мы делали это все эти годы. Но еще Библия учит нас проводить отличие между властью, которой наделено правительство, и властью, принадлежащей Богу.

И они попытались выразить это отличие в своем письме. Они заверяли власти в том, что у них нет намерений противостоять им или свергнуть правительство. Но они со всем уважением объясняли также, что будут повиноваться Богу и делать то, что Он в Своем Слове повелевает делать Своим последователям. Они объясняли, что Святой Дух дарует им свободу и силу так поступать. И впредь начиная с этого дня, как они заявляли, они будут полны решимости соответствовать библейской и исторической роли своей веры – провозглашать Благую весть, учреждать церкви, свидетельствовать о своих верованиях прилюдно, обращать новых верующих и совершать богослужения там и тогда, где и когда они посчитают нужным.

Они отправили это письмо – и ждали, в страхе и беспокойстве. К их удивлению, правительство ничего не сделало. Провозглашение свободы вызвало только одно: пасторы получили возможность ей пользоваться и снова стали частью Тела Христова.

В разговоре с несколькими духовными предводителями, подписавшими ту декларацию свободы, в том числе и с престарелым пастором, уехавшим изучать теологию тремя десятилетиями раньше, я поделился историями от верующих из бывшего СССР. Я рассказал о Дмитрии, певшем в тюрьме каждое утро «Песнь сердца», и они тут же разволновались. Они сказали, что у них есть другой верующий, с которым мне нужно переговорить прежде, чем я покину их страну. «Вы просто должны побеседовать с ним!» – настаивали они. А жил он прямо на той же улице – чуть поодаль от церкви, где шла наша беседа.

* * *

Четыре пролета вверх по скрипучей лестнице – и мы оказались на пороге крохотной квартирки. Открыл нам седой, сгорбленный старик: казалось, от человека остался лишь высохший кокон. Да, он повидал немало страданий. Его жилище, обставленное древней мебелью, походило на музей. Он пригласил нас войти.

Его звали Тавьян. История его началась в далеком прошлом. Он сказал, что в первое десятилетие после Второй мировой войны, еще до того, как его государство