В какой-то миг он почувствовал, как внизу помокрело, но они не обратили на это никакого внимания. Все это было верхом блаженства, который только можно было себе представить, до тех пор, пока он не почувствовал, что-то лишнее. Что-то щекочет его язык, щеки, не дает открыть веки… Колкий ужас вдруг обуял им и уже в следующий миг он завопил как сумасшедший, принявшись размахивать руками, извиваться. В конце концов ухватившись за какой-то отвратительный, скользкий отросток, Андрей стянул со своего лица ослабевшее, а скорее всего умершее существо — то самое, которое на него положил Михалыч. С отвращением отбросил его в сторону, ощущая дурной привкус во рту. Затем поднялся с операционного стола и посмотрел на свое ложе.

Значит, все-таки сон…

— Очухался? — послышался насмешливый голос Мыхалыча. — Ну и как?

— Неплохо, — переводя дыхание, опершись на свою каталку, ответил Андрей. Это было поразительное ощущение: его лицо посвежело, мышцы тела набрались новой силой.

— Ну, вот. А ты говорил «врач, врач». Это Юленьке скажи спасибо, когда вернется — последнего «осьминога» на тебя не пожалела. А сны он хорошие подсылает, правда? — заговорщицки подмигнул Михалыч, покосившись на темное пятно чуть пониже ширинки, заставив Андрея густо покраснеть щеками. — Хитрые твари. Мне вон, что не раз, то вареники домашние навеивает. Просыпаешься, а в желудке марш. Кстати, есть не хочешь?

Но есть Андрею совсем не хотелось. Он думал о Юлии, все прокручивал в голове видение и чувствовал, как сердце бьется все сильнее и сильнее. Рассеяно блуждавший по отсеку взгляд Андрея вдруг зацепился за что-то блестевшее на полу возле колеса каталки. Присмотревшись, парень обнаружил, что это пуговицы с кителя, а рядом с ними обрывок цепочки с кулоном в виде кольца с расправленными внутри крыльями.

* * *

Дорожное полотно, успевшее за три с половиной десятилетия отвыкнуть от каких-либо нагрузок и смириться с теми обездвиженными грудами железа, что достались ей от «ядерного мая», в эту минуту дрожало и покрывалось паутинными трещинами под весом трех тяжелых машин. Для нее — давно не вкушавшей такого кайфа шестиполосной магистрали, это было сродни массажу, разминающему старые кости и заставляющему кровь течь быстрее.

В прожекторах уже не было никакой нужды — утреннее зарево достаточно освещало дорогу. Отчаянно стремясь спастись, экипажи машин, не сбавляя скорости, мчались сквозь прогнившие остовы легковушек, словно обезумевший бизон, расталкивая, сминая или подкидывая их в воздух.

С открытыми на всю дроссельными заслонками и вдавленными в пол педалями акселераторов, они неслись во весь опор, наперегонки с неумолимо наматывающей круг за кругом злокозненной секундной стрелкой. Неслись как угорелые, выжимая из старых двигателей последние силы.

Но время у них явно выигрывало.

— Елки, ну и где этот Яготин?! — остервенело переключая передачи, прогудел Секач. — Ты же еще полчаса назад говорил, что до него всего пять километров!

— Не мандражуй, Секач, успеем, — уверенно, будто это он решал, когда солнцу взойти и когда садиться, сказал Крысолов. — Если бы не чертов блокпост, давно уже прибыли бы на место — от Березани до Яготина всего же тридцать километров пути.

— А если не успеем, Кирилл? Может, мы уже его проехали?

— Серега, ты, главное, не наводи тоску, ладно? А то ты как скажешь свое «может», так и жить больше не хочется. Не проехали мы, вон за тем поворотом должен быть перекресток.

Не выпуская из рук карту и силясь не замечать как в бескровном утреннем небе появляются раскаленные цепи, медленно подымающие из преисподней дышащее жаром солнце, Крысолов вглядывался вдаль суженными от напряжения глазами, выискивая в размытых утренней дымкой темных силуэтах на горизонте хоть какие-нибудь признаки города. Вглядывался до появления искр перед глазами, заставляя самого себя верить в то, о чем только что сказал Секачу. Но кроме давно брошенных заправочных станций, запыленных придорожных кафе и закусочных, некогда стилизованных под старинку — с плетеными заборчиками, горшками и кувшинами на столбах, а на парковках словно с искони стоявшими там деревянными телегами — дорога ничем не подсказывала о приближении к городу.

Лишь по чистой случайности, в бесполезно валявшемся у обочины, насквозь проржавевшем куске жести, погнутом и словно кем-то погрызенном, Кириллу Валериевичу удалось разглядеть несколько не задетых коррозией букв и цифр, изначально не внесших в его мысленную круговерть никаких разъяснений. На нем значилось: …а… ков 380, П… ав… 288, а в низу — …оти… 2 и стрелка, указывающая налево.

Он на мгновенье закрыл глаза, дабы запечатленная на ходу картинка как можно четче отпечаталась в его мозгу. Особенно цифры, ведь головоломку с недостающими буквами в словах на ржавом указателе он уже решил, это оказалось не так уж и сложно: Харьков, Полтава и Яготин. До последнего, если верить указателю, всего 2 километра.

Это было бы просто замечательно, — думал он, — будь хоть какая уверенность, что этот указатель был установлен там же, где он его увидел.

Внезапно огромная сизая тень мелькнула в боковом окне.

Крысолов, затаив дыхание, прильнул к стеклу и отгоняя дурные мысли, всмотрелся в сосняк, ржавыми гвоздями упиравшийся в утреннее небо. На какое-то мгновение тень снова появилась, плыла рядом с кабиной «Чистильщика», но сколько бы Крысолов не прижимался к стеклу, увидеть то, что откидывало эту тень, ему не удавалось. А в следующий миг она снова скрылась из виду.

Легион или крылач? Господи, легион или крылач?

— Кирилл, — затрещала рация голосом Тюремщика — подавленным и встревоженным: — Берегись, у тебя крылач, чтоб ему пусто было.

— Черт! — не сдержался Крысолов, ударив кулаком по обшивке двери. — Только этого еще не хватало.

— Крылач? — округлил глаза Секач, смотря на зажатую в руке Кирилла Валериевича рацию так, будто переспрашивал у нее.

— О-о-о, хрень, он что-то подымает! — закричал в рацию Тюремщик. — Кирилл, змеись, их там пара!

Крылачей вояжеры ненавидели больше всех остальных ползающих и летающих тварей. Эта перепончатокрылая бестия, получившаяся то ли в результате удачного научного эксперимента, то ли выведенная селекционным способом самой природой, взяв пропорции и форму тела от бурого медведя и обзаведшаяся крыльями размахом до семи метров, играючи могла поднять в воздух обломок бетонной плиты и швырнуть ею по машине. Разумеется, в момент, которого никто не ожидал, и целиться она будет именно в кабину, по этому поводу можно было не питать никаких иллюзий.

Внезапность — их конек. Худо, если водитель не успеет вовремя заметить атакующую с воздуха громадину и сманеврировать. Сброшенная с двадцатиметровой высоты бетонная глыба, могла запросто продавить даже самую укрепленную крышу. А посему если вовремя не дать перепонокрылу отпор, рано или поздно очередным «авиаснарядом» он расплющит кабину в блин. Во всяком случае, именно к такому выводу пришел Крысолов после многодневных кропотливых исследований образа жизни и действий этих существ. Как и к тому, что выживание многократно усложняется, если крылачи, обычно живущие поодиночке, группировались для достижения общей цели. Например, для уничтожения трех движущихся по шоссе машин.