– Касательно отсутствия выбора. Его могло не быть и у меня.

– У тебя, Луна, характер. Делай выводы, обладают ли им иные или они просто удобные.

– Получается, я неудобная?

– Получается, – соглашается Гелиос, открывает дверь и рвётся разрядить обстановку. – Могу сказать, в какой позе ты будешь удобной.

– Грубиян! – восклицаю я и ударяю – игриво – в мужскую грудь.

– Не удержался, – смеётся он. – Заходи.

Ступаю в спальню и спешу избавиться от туфель; вязну в ворсе ковра и ловлю отражение в позолоченном зеркале. Танцующая от движений юбка ласкает преследующие брюки. Ожидаю объятия и очередные остроты, но вместо того получаю насупившийся взгляд и назидательные речи.

– А если серьёзно, Луна…будь неудобной. Будь сильной. Так тяжелее, но правильней – нутром. Будь неудобной.

Берёт за руки и просит прислушаться:

– Просто запомни. Ты – приоритет, не вариант.

– Зачем ты всё это говоришь? – спрашиваю я у расстроенных глаз. – Не желаю разлучаться ни на секунду, если в голову твою забредает непричастность ко мне.

– В жизни случается всякое, солнце.

– Не желаю!

Противлюсь и вырываюсь, отступаю и заглядываю в отражение, словно бы ткани и блеск кожи беспокоят меня больше нашего притяжения. Гелиос уходит зажечь светильники, ударяет распахнутую балконную дверь, запрокидывает шторы и проверяет бокалы у изголовья кровати. Каждое его движение – отточенное, меткое, ловкое. Каждый шаг – обдуманный, спланированный. Что скрывалось в седой голове? Какие нити прошлого заставляли предостерегать и опасаться, выплёвывать одинаковые движения и шаги и вместе с тем хмуриться? Гелиос хорошо ориентировался в этой комнате. Ловлю себя на (ревностной?) мысли и предположении, с кем он и как часто мог являться сюда.

Однако же безразлично поправляю волосы, принимаю расслабленный вид и с былым задором вышагиваю к двуспальной кровати.

– Поберегись! Жена идёт спать.

– Не сомневаюсь, – мягко улыбается Гелиос. – Инструкция, Луна. Я закрою за собой на ключ, ты – погаси свет. Никому не открывай и в полемику не вступай даже через двери. Одобряешь?

– Здесь вообще безопасно?

Однако же соглашаюсь. Падаю на кровать и руками подкидываю подол платья: ткань летит вместе со мной, шёлк вырисовывает по контуру белоснежные крылья. Гелиос, избавляясь от ненавистного пропотевшего пиджака, делится планами: организует несколько встреч и договорится о подписании некоторых бумаг. Формальность и скука. Смотрится – перед выходом – в зеркало и получает мой опечаленный взгляд.

Прошу не уходить:

– Мне будет скучно без тебя.

– Я вернусь, – заверяет мужчина.

– Знаю! И толку-то от этого знания? Останься.

Лёгким шагом возвращается и, уловив в момент подъёма с кровати, напирает весом и губами. Хватаю за плечи и почти укладываю подле, но Гелиос в шёпоте бросает: «Не придумывай. Я скоро» и улетучивается обратно. Как скупо! И ненасытно. Нельзя оставлять поцелуи незавершёнными.

Ключ в дверном замке прокручивается и спальню обволакивает тишина. Избавляю себя от платья, а комнату от света и, прижавшись к шторам, выглядываю в окно. Некто из гостей торопится покинуть резиденцию Бога Жизни, некто – напротив – ещё только бредёт по дорожке. Сквозь наплывший к глубокой ночи туман удаётся разглядеть частицу неприкрытого деревьями сада: там проносятся молодые и безрассудные. Что подначивало их рвение? В чём заключалась суть?

Всё здесь было красиво и уродливо в один миг. Выбеленные стены дома не показывали гуляющую по коридору истину, не являли гной и рассаду болезней (духовных, в первую очередь).

Я слышу смех. Заливистый хохот, что берёт своё начало от дверей спальни и уносится вглубь дома.

Я слышу выбравшихся из потного зала мужчин – представительных и дымящих, решающих дела и судьбы; они замирают около фонарных столбов и обмениваются репликами и сигарами. Едва колышась, сбоку дома вываливается менее представительное лицо – ползёт к ранее описываемым. Ему хотят помочь, но – видят – напрасно: бедолагу рвёт под ноги.

Я слышу звон бокалов. Залы, расположенные внизу, являют поток нескончаемых звуков. Дом гудит и люди вместе с ним. Или же наоборот?

Ловлю себя на мысли о Хозяине Монастыря. Он тоже присутствует на вечере? А Ману? милая Ману…Не хотела бы видеть первого, но хотела бы пригреть душу и грудь второй. Прошло несколько месяцев с момента нашего последнего объятия. И с момента последней выкуренной сигареты.

Подхожу к зеркалу и заплетаю косу. Черничную, плотную. Ничьё лицо, кроме собственного, в отражении меня не беспокоит. То радостно. Однако не могу не отметить отстранённость Гелиоса. Как его понимать? Некогда брал, однажды владел, а ныне – даже прикоснуться себе не позволял без моего взгляда-разрешения. Каждый его шаг был аккуратен. Каждое действие – опасливо. Или вымерено? Он опасался? Или просто ждал сигнала?

В комнате пахнет мускусом. Понимаю для каких целей.

Гелиос так ловко зашёл в спальню: знал расположение каждой вещи и детали, знал куда смотреть и что делать. Сколько раз он здесь бывал?

Не думай об этом, Луна.

Ревновать к прошлому равно уничтожать будущее. Хотя ревности, признаюсь, во мне не было – глупое любопытство и ненасытное желание узнать, отчего сейчас Бог Солнца оставил меня одну.

Подбираюсь к кровати и, взбив многочисленные декоративные подушки, заваливаюсь под одеяло. Холодная ткань ложится на горячую кожу. Более ни единый возглас и смешок не угнетает и не отвлекает; я засыпаю. Во сне играет музыка и звенят бокалы, льются напитки и слепят люстры. Я иду по залу, что лишь удлиняется и набивается людьми, но не могу найти Гелиоса. Знакомых лиц в толпе также нет. Розовая шевелюра проносится перед глазами и велит смотреть внимательней.

Будит меня, по обыкновению, солнца луч, что пробирается сквозь примыкающие друг к другу шторы. Мысленно здороваюсь со звездой и лениво поднимаюсь; от кресла напротив исходит едва слышимое сопение.

Ох…Стоило подумать об этом раньше.

Обматываюсь простынёй и рвусь к Гелиосу, что – даже не раздевшись – спит. На снятый ботинок он удосуживается открыть один глаз, на второй – второй. Без энтузиазма и желания воспрепятствовать вопрошает, чем же я занимаюсь.

– Раздеваю тебя, что ещё, – хмыкаю в ответ, и пуговицы вместе с тем отходят в сторону.

– Для каких целей? – протягивает Гелиос. – Хороших?

– Очень хороших. Хочу уложить тебя спать. На нормальную кровать.

Думает.

– Там спишь ты.

– Больше не сплю, Гелиос, – говорю и смеюсь. – Ты совсем сонным не соображаешь, да? Вставай и падай.

И он заваливается на кровать. Должно быть, пришёл совсем недавно, если не успел отдохнуть и набраться сил. Или выпил больше, чем ожидал от самого себя. Нахожу бессмысленным продолжать разговор со спящим, однако предупреждаю о намерениях и прошу не волноваться. Простынь падает под ноги, а