– На углу Тридцать четвертой стрит и Седьмой авеню.

– Я сейчас к вам приду!

«Приду»? Значит, где-то оставил машину, справедливо решив, что встреча пешехода с машиной на порядок проще, чем встреча двух машин. «А где он поставил машину?» – такого вопроса я тогда еще не задавал, это вопрос из «четвертого измерения», он нам не по уму. Автомобилисты Питера! Наслаждайтесь! Вы пока что живете и ездите в раю!

Вскоре, пахнув печным жаром, дверка открылась, и в салон сел Владимир. Совсем другой, чем при первой встрече, какой-то сугубо нью-йоркский, отчужденный. Как мы с ним душевно в баре сидели! Здесь, похоже, не светит. Тут я его почти не узнал. Он отдышался, и мы кивнули друг другу. Ни на какие объятия и поцелуи не было сил. Такая тут жизнь…

– Ну… идем в мой автомобиль! – отдышавшись, проговорил он. И мы покатили мой чемодан в его тачку.

– Что же такого имеют они за то постоянное напряжение, в котором живут?

Этот вопрос задавать ньюйоркцам было неловко, я пытался понять это сам. Мы ехали с ним «за реку» – в Нью-Джерси, другой штат. В Нью-Джерси, местности почти сельской, живет большинство моих нью-йоркских знакомых – вольготно, не так, наверное, дорого, как в центре, но очень далеко. Первый раз я ехал «за реку», в Нью-Джерси, по высокому, могучему мосту Вашингтон-бридж: размах, простор, мощный Гудзон, намного шире Невы, крохотные белые кораблики далеко внизу, на ряби воды. Сила, красота!

Сейчас, похоже, мы выбрали другой путь: покружив между закопченными зданиями промышленно-складского типа, мы с толпой машин втягивались в душную дыру тоннеля. Теперь так: прошло уже время восторгов, все диктуется необходимостью, экономией времени и бензина.

Та часть Нью-Джерси, в которую мы выехали из тоннеля, как-то тревожила меня. На железных номерах здешних машин выдавлено «Гарден стейт» («Садовый штат»), но садом пока что и не пахло. Пахло другим. Шоссе-виадук летело над каким-то ржавым болотом с тухлой травой. И Владимир был сосредоточен и молчалив. Вот под нами прогрохотал товарняк, и снова потянулись хляби.

– Крупнейший завод лекарств! – наконец подал голос издатель, указав на высокие трубы за длинным забором.

Да-а. Я и сам уже ощущал некий запах: не зря американцы между собой называют Нью-Джерси «штат под мышкой»… дышится не очень легко. Я, конечно, догадывался, что не легко будет. Но что вот таким образом обстоит дело… Куда меня занесло? Надо скорее вдыхать запах лекарств: может, вылечусь?

Пейзаж вокруг начал меняться: замелькали маленькие деревянные домики, выстроившиеся в узенькие, трогательные «стрит», повеяло патриархальностью, покоем. Машины, разбегаясь в эти улочки, исчезали, и вот мы уже ехали в тишине. Пошли луга, леса с мощными дубами, накрывающими своими ветвями широкие поляны. Дома попадались реже, но они, в стороне от шоссе, за газонами и клумбами, выглядели все шикарней: каменные особняки в вычурном колониальном стиле или в староанглийском стиле Тюдор. Вот, оказывается, что имеют американцы за свою изнурительную работу! Разумеется, настоящие американцы! И москвичи! Я глянул на Владимира. Это вам не петербуржцы. Разница чувствуется даже в Америке… причем в Америке особенно.

– Вот – любуйтесь! – Владимир указал на трехэтажный дом из светлого мрамора с огромными окнами.

– Это ваш дом? – воскликнул я восхищенно.

– Да нет! – скромно сказал он. – Это наша школа… Здесь учатся мои сыновья.

– Но школа, видимо, не такая уж «средняя»?! – сказал я, желая ему польстить.

– Ну почему же? – строго проговорил он, отсекая саму мысль о каком-то неравноправии в Америке. – Здесь учатся все, кому недалеко ехать.

А «недалеко ехать» как раз богачам! Такое вот «равноправие».

– Село наше называется Игл-Вью, – улыбнулся Владимир. – Вроде как «Орлиный вид».

– У вас просто какой-то колхоз-миллионер! – пошутил я.

– Вы нам льстите! – улыбнулся Владимир.

– А это что?

Стеклянный дворец со скошенной крышей.

– Это наш спортивный комплекс. Мой старший сын тут занимается гимнастикой. Кстати, под руководством олимпийского чемпиона… кажется, из Белоруссии.

Ехали дальше.

– А это клуб?

– Нет, это мой дом.

Мы вошли в зал. Иначе это не назовешь. Светлое пространство на два этажа, наверху – галерейки, туда мы и поднялись. И оказались в маленькой спальне с балконом.

– Ну вот, располагайтесь. Будет настроение – спускайтесь.

Он прикрыл дверь. Странно! А без настроения нельзя? Пока мы добирались сюда, он несколько раз разговаривал по телефону с женой на самые разные темы. Но темы гастрономической, как ни вслушивался, я не уловил.

В Америке вообще дома не готовят. Если вдруг брякнешь: «Я бы поел!» – смотрят на тебя с некоторым удивлением, подняв бровь. Потом все же отрываются от компьютера, с тяжким вздохом: «Ах да! Он же приехал из нищей России, у них еще сохранился этот странный обычай – обедать, терять на эту нелепую церемонию время!» Этот их шок, что интересно, вовсе не сопровождается звоном кастрюль или шипением масла на сковородке. Никаких «спецэффектов»! Так что не стоит зря терять реноме, выставлять себя голодающим. Достойно терпи, улыбайся. Даже если ты «проколешься» и попросишь поесть, никакая скатерть-самобранка тут не появится. Хозяйка – если она американка – вообще не прореагирует. А хозяин – даже если вы с ним в юные годы в Питере не вылезали из кабаков – здесь всего лишь распахнет огромный, выше него, великолепный холодильник и недоуменно уставится внутрь. Через некоторое время он с досадой выхватит какую-нибудь баночку или коробку и будет делать вид, что пытается разобраться. Но это ему не удастся!

– Николь! – крикнет он. – Ты не знаешь, это крем или паста?

– Я не понимаю, Сэм! – крикнет она. – Погоди, приедет Шакира – и мы будем пить кофе!

Но в тот приезд я еще не привык к этому и чувствовал голод. Я вышел на балкон. Тропический сад! Прямо перед балконом – допрыгнуть можно – необъятный, светлый, гладкий, пятнистый ствол, над ним крона – глянцевые листья, и не цветы, а огромные алые шишки размером с ананас! Может, ананас? – внюхался. Не пахнет. Просто супердерево, в четыре обхвата. Но, увы, не ананас. А кушать хочется.

Я непринужденно спустился вниз. Владимир утопал в белом кожаном кресле. Гениально было бы, например, если бы он при этом чистил картошку, но, увы – в таком интерьере это бы выглядело дико. Он смотрел новости на огромном, во всю стену, экране – таких еще не было у нас. Но притом, успел я заметить, он смотрел наши новости. Я хоть и жил тогда в самой гуще нашей жизни, ностальгии еще не успел испытать: грязные наши улицы, неприглядная толпа, штурмующая магазин. Да, было тогда такое. Правда, тут, в «обществе изобилия», магазинами, похоже, вовсе не интересуются – даже продуктовыми.

Нажав на пульт, он погасил экран. И повернулся ко мне с некоторым, как мне показалось, неудовольствием.