– В каждом регионе есть Арка – объект, в котором Хэппи будет хранить зарождающуюся жизнь до тех пор, пока не придет время заселить планету после разрушения.

– Разрушения? – повторяю я, не уверенный, действительно ли хочу знать, что это значит.

– Как только Хэппи получит формулу вечной жизни, она уничтожит жизнь на земле. В конечном итоге человечество вернется в мир под руководством живых Носителей. Хэппи будет следить, чтобы новое поколение человечества не свернуло на путь, по которому шло наше поколение. Она проследит, чтобы Носителям поклонялись и доверяли, чтобы в них видели богов. Хэппи полагает, этого будет достаточно, чтобы удержать человечество на верном пути. И все это время мир будет питаться человеческой энергией, человеческими батареями.

Несмотря на то что на меня только что обрушилась невероятная, шокирующая информация, я продолжаю размышлять над первым предложением доктора Прайса: «…формула вечной жизни…»

– Постойте… Хотите сказать, что благодаря технологии внутри нас мы с Малакаем не можем умереть?

– Нет, – отвечает доктор Прайс, – вовсе нет. Вы можете умереть. Вы же знаете, что можете.

– Я-то знаю, – отвечаю я, вспоминая Блю.

– Вы можете перестать дышать, но вернетесь к жизни; ваше сердце может перестать биться, и вы все равно вернетесь к жизни; но технологии в вашем теле перестанут исправлять любой нанесенный вам ущерб в случае смерти мозга. Если не будет нейронной активности, то вас уже не вернуть. Но если останетесь невредимы, живы и целы, то не будете стареть, ваше тело всегда будет здоровым, вы не умрете.

– Как вампиры, – шепчет Малакай.

– И как только Хэппи добудет формулу технологии, сохраняющей жизнь, формулу вечной жизни, тогда у нее будет вся необходимая сила для того, чтобы нажать кнопку перезагрузки мира – и никто ничего не сможет с этим поделать.

– И что, это все? – спрашивает Малакай. – Вы просто сдались?

Доктор Прайс улыбается и откидывается назад. Кажется, он само спокойствие.

– Мы не сдаемся, молодой человек, мы побеждаем. Нас превзошли во всех мыслимых отношениях. Машина может рассчитывать шансы и результаты в миллиард раз быстрее, чем самый умный человек, ее нельзя убить насилием, ядом или временем, ее армия в десять раз больше нашей, она контролирует погоду, у нее есть доступ к оружию, о котором нам и не мечтать… мне продолжать? Единственный способ победить – это не бояться, понимаете?

Кажется, я почти понимаю, почему отказ от борьбы есть своего рода победа. Почти понимаю.

– Вы правда не боитесь? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает доктор Прайс, – совсем.

– Однажды, завтра или, может, через год, все исчезнет во мраке? – спрашивает Малакай. – Без предупреждения, без шанса попрощаться?

– Все станет прахом без лишних церемоний, – подтверждает доктор Прайс.

– Тогда зачем вы сражались в Мидуэй-Парке? – спрашиваю я.

– Мидуэй был последней каплей, – объясняет доктор. – Это был последний раз, когда я готов был смириться с гибелью людей.

Какое-то время мы сидим в тишине, размышляя над его словами.

– Чушь собачья, – наконец, не выдерживает Малакай и встает из-за стола. – Не собираюсь торчать здесь и ждать конца, я лучше умру в битве.

– Вы предпочтете стать одним из них? Носителем? – спрашивает доктор Прайс. – Есть участь пострашнее смерти, мистер Баннистер.

Малакай, со страхом в виртуальных глазах неуверенно смотрит на пожилого доктора.

– Вы правы, – говорит он, – поэтому мы и сражаемся.

Малакай бросается к сцене, где бесстрастный оркестр стучит по своим инструментам. Он отталкивает контрабасиста, и музыка резко прекращается, последний звон тарелки эхом разносится по комнате, танцоры перестают танцевать, и приглушенная болтовня стихает.

– Люди Чистилища, – обращается он, поднимая обе руки, чтобы привлечь внимание толпы, – ваши братья и сестры там, в реальном мире, умирают, подвергаются пыткам, их используют в качестве Носителей, пока вы сидите здесь, в бездушном комфорте, в ожидании легкой смерти. Вы сражались в Мидуэй-Парке, вы боролись за то, что было правильно, боролись за наше право на жизнь, а не за то, чтобы наши судьбы решались машинами! Пойдемте с нами, со мной и Лукой, и вместе мы можем победить Хэппи!

Виртуальная комната погружается в тишину, танцоры, по-прежнему обнимающие друг друга, неподвижны, люди в баре, наряженные в костюмы и платья, смотрят на Малакая. Доктор Прайс улыбается.

А затем басист возвращается на сцену, и музыка снова играет. Постояльцы Чистилища продолжают общаться, танцующие снова покачиваются в такт и кружатся, бармен наливает безвкусные напитки, а Малакай, ошеломленно оглядывая комнату, возвращается в кабинку.

– Боже, я правда думал, это сработает, – бормочет он, сползая на сиденье.

– Если больше никто с нами не идет, – я обращаюсь к доктору Прайсу, – то хотя бы скажите нам, как отсюда выйти.

– Я скажу вам, – отвечает старик, – но помните, что Безопасная смерть дает вам девяносто процентов вероятности выживания при каждом выходе. Один шанс из десяти, что наступит смерть мозга. Один к десяти, что вы не вернетесь.

– Сколько раз Молли выходила? – спрашиваю я, беспокоясь за безопасность сестры.

– Одиннадцать, – отвечает доктор Прайс. – Молли вместе с Дэй Чо и парой других ребят вызвались стать нашими часовыми. Каждый раз, когда срабатывает один из наших беззвучных сигналов тревоги, кто-то из добровольцев автоматически выходит из своей капсулы, чтобы проверить угрозу.

– И вы им позволяете? – спрашиваю я. – Вы позволили горстке ребят взять всю опасность на себя?

– Они настаивали, – отвечает доктор. – Ваша сестра и другие часовые – очень храбрые молодые люди.

– А вы этим пользуетесь, – я встаю. – Рассказывайте, как отсюда выбраться.

– Просто выйдите на улицу, – отвечает доктор, снова потягивая свой напиток.

– Просто выйти? – переспрашиваю я.

– Как только выйдете из отеля, ваша криокамера откроется, и вы вернетесь в реальный мир. Кто угодно и когда угодно может выйти, но никто этого не делает.

– Да, – отвечаю я, – вот уж действительно, когда люди напуганы, они готовы поверить всему.

Мы с Малакаем покидаем Этсетера Прайса и пробираемся сквозь толпу танцующих.

– Я не уйду без Молли, – говорю я другу.

– Знаю, – он покачивает головой в такт музыке. – Слушай, а играют они довольно неплохо, и правда привыкаешь.

– О чем ты? – отвечаю я, ускоряясь.

Мы проходим через вестибюль отеля к лифту. Я нажимаю кнопку вызова, жду.

– Встретимся на улице, – говорит Малакай, оглядываясь в сторону выхода. – Чувствую себя странно, хочу поскорее выбраться отсюда.

– Что значит «чувствую себя странно»? – спрашиваю я. – Здесь же невозможно ничего чувствовать.

– Не, голова просто устала.

– Ладно, – говорю я, – увидимся на той стороне.

Подъезжает лифт, я захожу внутрь, а Малакай идет к выходу. Я вижу, как он стоит перед изысканно украшенными дверями, разглядывая узоры на матовом стекле, затем тяжелая решетка лифта закрывается, и меня уносит вверх.

Пока я стою в шатком старом лифте и наблюдаю, как загораются цифры, когда мы проезжаем этаж за этажом, я чувствую, как меня охватывает спокойствие, своего рода безмятежность, чувство безопасности.

Я улыбаюсь старому лифтеру; его не сходящая с лица ухмылка становится шире.

– Надеюсь, в этот раз он не упадет, – говорю я, и старый лифтер едва заметно кивает в ответ.

Лифт, сотрясаясь, останавливается, я выхожу и направляюсь к комнате Молли. Еще более странные персонажи видеоигр поглядывают на меня из щелей в дверях, тараканы передо мной снуют туда-сюда и разбегаются в разные стороны.

Я стучу в дверь Молли и жду, прислушиваясь к скрипам и стонам этого странного места.

Дверь открывается, Молли улыбается мне:

– Привет, Лука, – говорит