Возбужденные голоса: «Наконец-то мы его дождались», «сейчас мы с ним разберемся». И посыпались вопросы: «Как вы можете отрицать вину Сталина, если всем уже давно известно, разве не Сталин убил Тухачевского, Бухарина, миллионы людей, раскрестьянил деревню, организовал голод 1933 года, уничтожил лучших писателей и ученых; чем вы можете опровергнуть Раскольникова, Поликарпова, Карякина, Адамовича, Рыбакова; и на вашей совести тоже не одна жертва…» и т. д. и т. п. — весь арсенал измышлений организаторов антисталинской истерии.

Отвечать не дают. Начнешь говорить — выкрик: «Все это неправда, ничего нам не докажете». Пытаешься объяснить — раздраженные реплики: «Слыхали уже это, не защищайте Сталина». Говоришь с одним, другие сзади дергают, требуя к ним повернуться и отвечать на их вопросы. Разрозненные группы соединяются в толпу кричащую, требующую, негодующую. Меняю тактику. Не обращая внимании на враждебные реплики и на попытки развернуть меня к стоящим сзади и требующим им отвечать, — избираю одного человека в качестве собеседника и перехожу в наступление. «Вот вы говорите, что Сталин убил Тухачевского — какие ваши доказательства, что вы читали об этом процессе?» Оказывается, ничего, кроме сообщения о реабилитации, не читал.

Попытки сбить меня репликами, типа «а вы докажите, что это не так», парирую: «Доказывать должен тот, кто что-либо утверждает», ссылаюсь при этом на Ленина и на закон. Спрашиваю: «Сейчас я заявлю милиционеру, что вы вытащили у меня кошелек из кармана — что тогда?» Реакция последовала мгновенно: «А вы докажите это…, да я вас…, в суд подам за клевету». Искомый результат получен. Продолжаю разоружение противника: «Вот видите, когда дело вас коснулось, сразу возмутились и потребовали доказательств, — назовите доказательства, подтверждающие виновность Сталина в каком-либо конкретном преступлении».

Возражения становятся уже робкими: «Да вот пишут, что есть списки на уничтожение людей, подписанные Сталиным». Контрвопрос: «А если бы вам заявили, что имеется расписка о получении денег у Иванова — а вы их не получали, — что бы вы сделали?» Отвечает не задумываясь: «Я бы потребовал назначить экспертизу — пусть она скажет, я ли писал расписку». — «Так почему же вы считаете, что раз речь идет о Сталине, мы обязаны верить адамовичам и поликарповым в том, что Сталин подписывал списки на уничтожение невиновных людей?..» — «Да, действительно… надо подумать…»

Чувствую, что публика с нарастающим интересом следит за этим диалогом. Реплики становятся неуверенными. Обращаюсь ко всем: «Кто ответит на мой последний вопрос?». Желающие нашлись: «Это установила Комиссия Политбюро. Если бы Адамович придумал что-то, газеты не публиковали бы его высказывания — разве мы не должны верить газетам?» — «А почему же вы не верите мне, когда я ссылаюсь на стенограммы политических процессов, опубликованные в газетах 1936–1938 годов?.. И о Комиссии Политбюро: Разве вам не известно, что ее председатель объявил сфальсифицированными стенограммы этих процессов? Чем это доказано, разве было расследование по этому вопросу?»

После минутного замешательства: «Разве можно не верить Комиссии?» — «Не верить нельзя, но и проверить надо, и это необходимо сделать следственным путем, поскольку заявлено о преступлении — фальсификации стенограмм судебных процессов, а преступление, как известно, должно расследоваться». Так постепенно подвожу слушателей к восприятию моего основного тезиса: и «преступления» Сталина, поскольку о них заявлено в печати, необходимо расследовать. Популярно разъясняю сущность презумпции невиновности и вытекающего из нее бремени доказывания.

…Три часа продолжалась дискуссия, начавшаяся как схватка непримиримых. Итог: два человека, которых в результате опровержения их доводов удалось призвать к самостоятельному мышлению, трезвой и взвешенной оценке всего, что они читают о Сталине, заявили участникам дискуссии: «Пожалуй, он прав в том, что вину Сталина надо доказать… нужен суд». Это уже была — пусть маленькая — но победа.

Не мог удержаться от того, чтобы на следующий день не проверить результаты своей «работы». Одевшись в другую одежду, подошел на расстояние слышимости к газетным витринам на Сумской улице, где, наверное, были и многие из вчерашних моих оппонентов. В общем хоре голосов собравшихся, возмущенных Сталиным-преступником, были слышны и голоса: «А прокурор прав — надо доказать судом вину Сталина; что будет, если я тебя назову преступником; а ты докажи, что те списки подписывал Сталин; на мертвого валить, конечно, легко…» Своей «работой» был удовлетворен.

Когда после дискуссии прочел комментарий кандидата исторических наук В. Мещерякова в «Ленінській зміні» за 15 октября этого года по поводу моего интервью газете, поразился почти полным совпадением комментария с тем, что слышал недавно у газетных витрин на Сумской. Совпали не только факты, аргументы и методика ведения спора, но и испытываемые оппонентами ко мне чувства. В. Мещерякова мои взгляды тоже шокировали, возмутили. Ему тоже трудно было преодолеть эмоции. И слова, которые ему хотелось выкрикнуть в мой адрес («чью честь, чье достоинство вы защищаете?!»), я потом слышал у газетных витрин.

Письмо в газету. «Когда взволнованная эмоциями душа разрывается от хрипа, — возможен ли серьезный, аргументированный разговор? Такого разговора не получилось. Как и у газетных витрин — бездоказательные выкрики о миллионах невинных жертв на совести Сталина, о списках с резолюциями и пометками вождя, об „альбомных делах“.

Об этом же кричали в суде Свердловского района Москвы доктор исторических наук Поликарпов, доктор философских наук Карякин и писатель Адамович. На мой вопрос: „А вы видели хотя бы один из этих списков или хотя бы одно „альбомное дело“?“, — последовал ответ: „Это всем известно“… А известно им, как и Мещерякову, от Хрущева, который „предъявил“ списки XX съезду партии и заявил, что экспертиза установила: Сталиным выполнены резолюции на списках. Известно из доклада, который почему-то не хотят опубликовать. А может, здесь столько же правды, как и в словах Хрущева „Сталин воевал по глобусу“, и в его многочисленных авантюристических заявлениях, известных всему миру?

Мне как прокурору-криминалисту, знакомому со способами установления фиктивности документов, очень хотелось бы взглянуть на эти списки и „альбомные дела“. Повторю то, что говорил в Свердловском районном суде Москвы и у газетных витрин на улице Сумской. Поскольку в печати заявлено, что списки и „альбомные дела“ доказывают виновность Сталина в уничтожении невиновных людей, то есть заявлено о преступлениях Сталина, — должно быть возбуждено уголовное дело, при расследовании которого необходимо предусмотренными законом способами установить все обстоятельства, имеющие значение для решения вопроса о виновности или невиновности Сталина.

В. Мещеряков у меня спрашивает: неужели мне не известно, что Сталин давал указания о применении пыток, о создании внесудебных репрессивных органов и о выселении целых народов? Отвечаю: известно из сегодняшних газет и журналов, от безответственных литераторов и журналистов, а не от занимавшихся исследованием этих вопросов юристов, не из документов, не из фундаментальных исследований историков. Что касается „выселения целых народов“, то выселение это, как должно быть известно кандидату исторических наук, производилось по постановлению Государственного Комитета Обороны и объяснялось обстановкой военного времени. Считаете эти постановления необоснованными? Докажите. Утверждаете, что они были приняты по указанию Сталина, вопреки мнению членов ГКО? Тоже докажите. Историк должен все это доказать, а не повторять высказывания безответственных литераторов и журналистов.