— Допустим… Теперь девятого марта.

— А что у нас было девятого марта? — Лариса задумалась. — Восьмого мы были в гостях. Девятого «наша мамаша» с утра отправилась свой склад стеречь. Делать ей больше нечего! Будто денег не хватает. Мы еще хотели в кино пойти, да у Вовки зуб разболелся. А Малахова дома вечером, кажется, не было.

— Уверена?

— Где-то около десяти я Ункаску выводила. Обычно Вовка вечером ходит, но тут я его с зубом не пустила, чтоб совсем не застудил. Так вот, когда мы выходили, к Кириллу девчонка какая-то ломилась. Прямо обзвонилась вся. Я еще подумала, может, он прячется? Посмотрела на окна — темно. Спать я легла около одиннадцати, до этого времени он не возвращался. А что все-таки случилось?

Борис залпом допил остывший кофе и поднялся.

— Извини, Ларчик, не могу сказать. Под колпаком у Мюллера.

— Кто, ты? — удивилась Лариса.

— Да нет, пока только он. Ладно, спасибо за все, пора бежать. Ты мне правда помогла.

— В каком смысле? — Лариса попыталась принять серьезное выражение, но не смогла сдержать довольную улыбку.

— Во всех!

Борис попрощался с «нашей мамашей» и Ункасом и отправился домой. После разговора с Ларисой в голове царил разброд, но анализ он решил отложить на потом. Больше беспокоило другое: если вдруг Малахов действительно маньяк, не опасно ли это для нее.

Иван подошел к телефону сам.

— Ваня, привет, это Панченко… Надо работать Малахова. Девяносто девять из ста, что во время убийств его не было дома.

— Ну здоров, здоров! Сколько ж мы не виделись? — маленький румяный капитан, стриженный под ежик, стремительно бросился навстречу Ивану. — Какой-то ты лысый стал, чертяка! Стареешь! Зачем пожаловал?

— Да просто так, навестить, — улыбнулся Иван, пожимая руку своего старого знакомого Саши Понарина, с которым они вместе учились в школе милиции.

— Ой, не заливай! Ты — да просто так?! Сразу говори, что понадобилось, а потом уже будем пьянство разводить на рабочем месте.

— Да какое там пьянство, мне еще к шефу сегодня.

— Ну тогда кофейку.

Пока Саша ставил электрический самовар и доставал кофе, сахар и печенье, Иван рассказал ему о цели визита.

— Ой, боженьки! — Саша закатил глаза к потолку. — Меня за эту Киру трахали во все дырки самыми извращенными способами! Она доченька одного почтенного мафиозо, который лет пять назад таинственно испарился. Это у них, наверно, такая семейная традиция — пропадать без вести. Что-то сомневаюсь я, что это по вашей части. Хотя мы теперь всех ищем с установкой на труп, директива у нас такая. Но мне кажется, она просто прячется где-то. Ее, между прочим, братва ищет, чтобы папашкины долги получить. И на начальство мое давит кто-то крутой, чтобы мы пошустрее поворачивались.

Саша допил кофе, побренчал ключами и открыл встроенный в стену сейф. Покопавшись в груде папок, он извлек одну из них, сдул пыль и протянул Ивану.

— Дело было так. Ейный бойфренд вернулся с Кипра, где прозагорал месяц, и позвонил любимой на предмет встречи. Та перенесла рандеву на завтра, поскольку должна была ехать на дачу — показать ее, дачу то есть, покупателю. С того самого момента никто Сабаеву больше не видел. Друг ее через три дня пришел делать заявление. Дача оказалась открытой, все вещи на месте, две рюмки из-под коньяка. У друга стопроцентное алиби. Крови в доме нет, проверили.

— А пальцы на рюмках нашли? — спросил Иван. («Ну пожалуйста, господи!»)

— He-а! Только Сабаевой. На второй — стерты. Вернее, не стерты, а смазаны. И вообще, в доме отпечатки только Сабаевой и ее приятеля.

— Обидно, — вздохнул Иван.

На пальцы была особая надежда. По убийствам Колычевой и Ремизовой никаких отпечатков, разумеется, не было. В квартире Литвиновой пальцев было много, но львиная доля так и осталась неопознанной. Народу в дом приходило немало. Не снимать же у всех подряд.

— Кинолога не вызывали?

— Господь с тобой, дорогой! — весело возмутился Понарин. — Четыре дня прошло. Для самой лучшей собаки двенадцать часов — предел, плюс-минус. Я, правда, слышал про двое суток, но что-то с трудом верится. Если бы все это по горячим следам делать. А так что получается? Трое суток родичи по моргам названивают, потом приходят с заявлением, а там от них всячески пытаются отвязаться, мол, ваш сынок, мамаша, наверно, просто с девочкой загулял. Потом участковые начинают ковыряться. И только после этого дело до нас доходит. Вот если бы был общий центр по розыску пропавших, а так… У меня даже техники никакой нет, ксерокс да два телефонных аппарата.

— Ладно, спасибо, Саша. Раскатал я губенку, а зря. Кстати, вот интересно, Сабаева эта волосы случайно не красила? А то наш клиент предпочитает блондинок.

— У нее, между прочим, и бюст был силиконовый. Правда-правда, особая примета. А уж волосы… Она, наверно, и сама забыла, какого они настоящего цвета. И париками, говорят, очень увлекалась. — Саша бросил папку обратно в сейф. — Видал, сколько в «потерях»? Ну кто-то находится, кто в живом виде, кто в не очень. А остальные будут лежать, пока их официально не признают умершими.

— Ага, а потом, через четырнадцать лет и одиннадцать месяцев, обнаруживается красивый скелет — и все начинается по новой.

— Извини за мрачный каламбур, Ваня, но это жизнь.

Иван нагрузился папками с делами и отправился на ковер к шефу. Бобров был не в духе, это чувствовалось даже по телефону, а уж в «живом эфире» и подавно.

— Проходи, садись… Ну, что скажешь?

— За Малаховым смотрят. За Валевским тоже. Пока ничего. Утром на работу, вечером с работы. И тот и другой. Пытались алиби Малахова установить по-тихому. Никто его в эти дни не видел. Есть еще одна пропавшая девушка, внешне похожая на наших, но все это только мои предположения, кроме сходства, нет никаких оснований. Костя ездил к родителям Литвиновой, просмотрел фотографии — у нее свой альбом был, в бумажках порылся, которые не изъяли и не выбросили. И ничего, — Иван глубоко вздохнул, — не нашел. Ее родителям имена Малахова и Валевского ничего не сказали. Хотя она почти никогда не знакомила родителей со своими приятелями.

— Дергают меня уже с вашими красотками. — Бобер сморщил нос и стал действительно похож на бобра. — Фотографии Малахова и Валевского сделали?

— Сделали.

— А свидетельницам показывали?

— Нет.

Бледный шрам от давнишнего удара кастетом на виске Боброва полиловел.

— А можно поинтересоваться, почему? — ласково спросил он, и у Ивана по спине побежали мурашки.

— Ну… Одна его видела со спины, а другая… — сердце бешено забилось, — может быть…

— Побыстрее надо, пооперативнее. Мне что, вас учить? Не могут же за ним без конца ходить, людей и так не хватает. Значит, так, займись этим вплотную, а киллеров отдай Косте, пусть учится с «глухарями» работать.