— Я… да тут… — девушка неопределенно пожала плечами. — Работа и все такое…

— В «Ящере» мне сказали, что ты у них больше не служишь.

— Ты был там? Ну да, так получилось. Ищу новое место. И вот Кангуну немного помогаю.

— Немного? Да я без нее как без рук, — подхватил Кангун. — Рэсс, сестрица у меня просто золото.

— Извините, — Айцуко нетерпеливо переступила с ноги на ногу. — Я должна ненадолго уйти.

— Отлично. Пойдем вместе, — настойчиво проговорил Рэсс. — Или это нечто настолько личное, что посторонние тебе не нужны?

— Ты не посторонний. Но…

— Нам надо поговорить, — молодой человек вышел следом за ней. — Айцуко, ты перестала приходить на наши… встречи. Что происходит? И сними защиту, я что, должен орать на весь Олабар?

— Хорошо, поговорим, — сдалась она. — Скажем, я не прихожу, потому что мне там нечего делать. Одна пустая болтовня, детская игра какая‑то. Я уже выросла из этого, Рэсс.

— Неужели? Поэтому вчера ты пришла в «Ящер» с чужаком и ушла оттуда в его же обществе?

— Это не то, что ты думаешь.

— Нет? — Рэсс пристально посмотрел на нее. — Тогда объясни.

— Я не обязана никому ничего объяснять. И прекрати на меня давить.

— Ты забыла о пророчестве и о том, какие дни наступают?

— Этих пророчеств и сроков было уже столько…

— Прежде жрецы ошибались. Теперь — нет. Айдар сказал, что Тот, Кто должен Прийти, уже здесь, в Чаше.

Айцуко вздрогнула.

— Но тогда где же Он и почему я Его не вижу? Или ты? Вообще есть ли хоть один человек, который Его видел? Айдар, например? Извини, но я что‑то сильно в этом сомневаюсь. Вся эта история о Нерожденном… тебе не кажется, что она не больше, чем миф?

— Нет, не кажется. Ведь это твоя вера пошатнулась. А вовсе не моя, — горько вздохнул Рэсс. — В то, что нам никогда не стать такими, как раньше, и не вернуть нашу силу, если…

— Ну конечно. Если не придет какой‑то Нерожденный и не поставит все на свои места, а чужаки с их цивилизацией сбегут из Чаши быстрее собственного визга. Рэсс, ты рассуждаешь, как ребенок. Время не может двигаться назад, и дайонам в обозримом будущем ничего хорошего не светит. Смешно надеяться на Того, кто явится, чтобы…

— Не смей!

Кажется, резкость Айцуко только что оскорбила его лучшие чувства. Но девушка именно этого и добивалась. Обидевшись, Рэсс оставит ее в покое и даст возможность подумать о Джошуа. Все остальное сейчас ее мало волновало.

— Ты же одна из самых сильных среди нас, — он не отступал. — Ты нам очень нужна, Айцуко.

— Для чего? Ты веришь в Нерожденного? Я тебе не мешаю продолжать. Но неужели, чтобы во что‑то верить, надо собираться всем вместе? А по отдельности что, хуже получается? Похоже на групповое помешательство. Один псих — это просто псих. А если сразу много, можно считать себя обществом сверхразумных.

— Все древние сказания дайонов свидетельствуют о том, что Он должен прийти. И ты сейчас предаешь самое святое, самую суть нашей надежды. Айцуко, подумай сама, ведь ты всегда была такой… убежденной.

— Дурой. Экзальтированной дурой, вот кем. Поклонялась выдуманным чудесам и ничего вокруг себя не замечала. Слушала красивые сказки, развесив уши до земли, и от себя еще кое‑что присочиняла. Пойми, я тогда осталась совсем одна, отец и мама погибли, мне было просто необходимо быть… с кем‑то, чтобы не бояться жить дальше. И я искала виноватого… Это так естественно, когда происходит что‑то ужасно несправедливое, пытаться найти какое‑то разумное объяснение. А его нет. У судьбы нет вообще никакой логики.

— А твои стихи? Вспомни! «Одно желание и Слово в моей кочующей судьбе, и не хочу пути иного, не приводящего к Тебе». Ты посвятила их Нерожденному!

— Я посвятила их…

Джошуа. Конечно. Пусть тогда я даже имени его не знала, это не имеет значения. Предчувствию встречи с ним, которая когда‑нибудь случится. Джошуа, живому, теплому, милому, человеку, а не красивому мифу. «Хочешь, я буду сильным за нас обоих?» Она едва не застонала от тоски по нему, от острого желания дотронуться до его руки. Глядя Рэссу в глаза, Айцуко сняла защиту, так, чтобы он смог мгновенно погрузиться в самую глубину ее существа. Ей стало все равно. Пусть он узнает. От этого ничего не изменится.

— Айцуко… но это же… он же чужак!

— Да.

— Жрецы проклянут тебя. Дайонка, которая способна пойти на такое… даже хуже тех, кто вербуется в наемные шпионы и служит иным расам, за деньги продавая свой дар.

— Да. Когда меня объявят Отверженной, Рэсс, ты тоже не подашь мне руки и будешь совершенно прав. Но это сильнее меня, вот и все.

— Будь он проклят, — воскликнул Рэсс. — Он же погубит тебя! Айцуко, ты не должна…

— Ты ничего не понял?

— Понял, — он обреченно опустил голову. — Ну, что ж, тогда…

— Прощай.

Рэсс развернулся и быстро пошел прочь, ни разу не взглянув назад. Еще бы, печально подумала Айцуко. Считалось скверным знаком, даже если тень Отверженной упадет на тебя, а уж стоять с нею рядом и подавно. А ведь этот парень был ее другом. После гибели ее родителей он оказался единственным тогда, кто сумел по — настоящему поддержать Айцуко, словно взял ее душу в ладони, как маленькую замерзшую птицу, и отогрел теплом своего дыхания, придав ее существованию новый глубокий смысл и возвратив желание жить дальше. Он привел ее в «Возвращение», доверившись своей юной подруге без остатка, хотя отлично знал, чем рискует. Он рассказал ей о Великом Шеннече… и о Нерожденном, таинственным мистическим образом связанном с каменным бессмертным гигантом, прародителем дайонов. Рэсс поручился за Айцуко перед жрецами, служителями этих двух божеств, ввел ее в узкий круг Посвященных. И чем же она заплатила ему за все это теперь? Тем, что просто отвернулась от того, что было свято для них обоих, и зашла еще дальше, предпочтя Рэссу не просто другого человека, но — чужака! Айцуко чувствовала себя настоящей предательницей, отступницей. Рэсс меньше всего заслуживал ее оскорблений! Но что же делать, если ее теплые чувства к нему никогда не отличались от тех, что девушка испытывала, например, к Кангуну? Может быть, Рэсс думал иначе, но видят боги, она не раздавала никаких авансов и несбыточных обещаний, словно зная, предчувствуя, что настанет день, и она встретит кого‑то, кто станет для нее средоточием, центром мироздания — и, увы, это будет совсем не Рэсс. Теперь это произошло. Айцуко остро поняла, что о подобных чувствах лишь глупцы могут рассуждать как о чем‑то безоблачном и прекрасном. Любовь — если это так называется — почти всегда требует множества жертв, пораженный ею человек вынужден делать мучительный выбор, отрекаясь от всего остального, что прежде казалось ему важным и значимым, и даже от самого себя, становясь иным.