– Что-нибудь в ее квартире позволило тебе предположить,что девушка где-то учится?

Тут я нахмурилась. И в самом деле, ни компьютера, ниучебников, ни тетрадей, вообще ничего связанного с учебой не было, зато тряпококазалось более чем достаточно. Если Лена и была студенткой, то скореенерадивой, и собственная внешность заботила ее много больше, чем приобретениезнаний.

– Она могла соврать хозяйке, – помедлив, заметилая. – Сказать, что учится.

– А на самом деле?

– На самом деле она может заниматься чем угодно.

– Но, скорее всего, – предположила Юлька, – ороде своей деятельности она предпочитает не распространяться, в противномслучае не вижу повода скрывать правду.

В замечании Юльки явно было рациональное зерно, я дажеощутила волнение и решила: мы на правильном пути.

– Поедем к ее родителям? – предложила я.

– Можно попробовать, – кивнула подруга. –Очень хочется выяснить, чем она здесь занималась. Но этого родители могут и незнать.

– Если девушка находится у них, у нее и спросим, –отмахнулась я, подумав, что чем скорее мы найдем девушку, тем быстрее вернемсяк привычным делам, и мне не придется ломать голову, с какой стати нам прислалиключи от квартиры, где она жила.

В общем, я возлагала на эту поездку большие надежды, и мнене терпелось оказаться в родном городе Лены.

– Можно позвонить Пашке, – предложила я. –Пусть попробует узнать, есть ли среди студенток юрфака девушка с такойфамилией, а заодно и все об Ольге Буренковой.

Мы в этот момент уже направлялись в сторону объезднойдороги, я притормозила и набрала номер Пашкиного мобильного, подозревая, что сработы он улизнул сразу вслед за мной. Пашка моему звонку не обрадовался, нообещал сделать все возможное. А я, взглянув на часы, решила, что на месте мыбудем самое позднее через сорок минут. Районный городок, насчитывавшийнесколько десятков тысяч жителей, находился в сорока километрах от областногоцентра. Мы рассчитывали, что Ленины родные до сих пор живут по адресу, где онабыла зарегистрирована.

В город мы въехали через полчаса, на ближайшем доме увиделитабличку с надписью «улица Кирова», и уже через десять минут тормозили возленужного нам дома. Это было длинное унылое строение из темных, почти черныхбревен, с покосившимся крыльцом и распахнутой настежь дверью. Из машины мывидели коридор, начинавшийся от этой самой двери и упиравшийся в стенунапротив. Оконные рамы давно следовало заменить, покосившиеся наличники быливыкрашены во все цвета радуги, что свидетельствовало о принадлежности комнатразным хозяевам. Хотя могла быть и другая причина.

– Состоятельные люди в таких домах не живут, – ссомнением глядя на меня, произнесла Юлька. – Хотя, может, они оригиналы?

Последнее замечание оказалось пророческим, оригинальностиродителям Лены было не занимать, правда, свести знакомство мы смогли лишь содним из «предков».

Мы покинули машину и вошли в длинный коридор, откуда в обестороны расходились двери, крашенные темно-коричневой краской. Пол в коридорескрипел и прогибался под нашей тяжестью, и шли мы к заветной двери под номеромчетыре, как по минному полю. Звонка рядом с ней не нашлось, после недолгихколебаний я постучала, а потом потянула ручку на себя. На полу возле порогалицом вниз и раскинув руки лежала женщина в цветастом халате и тапках на босуногу. Мы с Юлькой дружно ахнули и вознамерились орать, ни минуты не сомневаясь,что перед нами труп. Я уже открыла рот, чтобы заголосить «помогите» во всю мощьлегких, но тут предполагаемый труп слабо шевельнулся и вроде застонал.

– Она жива, – обрадовалась я, пытаясь отыскатьмобильный и позвонить в «Скорую», Юлька же присела на корточки рядом с женщинойи зло чертыхнулась.

– Что? – постукивая зубами, спросила я.

– Да она пьяная.

– Правда? – Я все еще сомневалась в этом, но,обведя взглядом жилище, которое человеческим можно назвать лишь с большойнатяжкой, вынуждена была согласиться. Скорее всего, валяться на полу для этойженщины так же естественно, как мне спешить по утрам на работу. Все здесь былоубого и безнадежно. Пробегавший мимо таракан заставил меня вздрогнуть.

– Эй, – Юлька потрясла пьяницу за цветастое плечо. –Эй? Вы слышите?

Если она и слышала, то сообщить об этом не смогла.

– Бесполезно, – услышали мы за своей спиной иповернулись. В дверь заглядывала бабка лет восьмидесяти, крючковатый нос еевзволнованно дергался, беззубый рот был скорбно поджат. – Пенсию третьегодня принесли, теперь пить будет, покуда все не спустит.

Юлька поднялась и шагнула к бабке.

– Вы родственница?

– Нет, соседка. Довелось на старости лет с такими водном доме оказаться… хоть в приют сдавайся, покоя от них, пьяниц, нет. ХотяТанька, когда не пьет, ничего, добрая.

– Она одна живет?

– Одна. Дочка, Ленка, как школу кончила, девятьклассов, так и укатила в областной центр.

– Учится?

– Выучилась уже. Работает. Девка хорошая. Сюда неездит, Танька, конечно, обижается. А чего обижаться? Ленке пьянство это и вдетстве надоело. Сейчас хоть Танька одна, а когда муж ее жив был, вообще беда:то он запьет, то она, то оба вместе. Ленка училась хорошо, старательная, иговорила: «Мне, тетя Фая, лишь бы вырваться отсюда». Вот и вырвалась, значит. Авы из ЖКО? Чего-то я вас не признаю.

– Нет, мы Лену ищем. Она в отпуске, мы подумали, может,к родным уехала, – принялась я вдохновенно врать.

– Ленка, считай, год как здесь не была, к матери надень рождения приезжала, телевизор ей подарила, а та запила да и отнеслателевизор соседям за три бутылки водки. Ленка на мать обиделась и сюда большени ногой.

– А Татьяна к ней в город ездит?

– Да вы что, у нее и денег на это нет. А еслизаведутся, так она их пропьет.

– А Лена с кем-нибудь здесь дружила? – догадаласьспросить я.

– Как же, с Нинкой Головкиной, та в соседнем баракежила, потом им с матерью квартиру дали, недалеко отсюда.

– Вы адрес знаете?

– Да на что он мне, дом я вам и так покажу.

Мы вместе с бабкой вышли на крыльцо, она ткнула пальцем впятиэтажку, которая была хорошо видна отсюда, и сказала:

– Первый подъезд, квартиру не помню, там спросите.