Теобальд также демонстрирует определенные познания касательно Nasi из Нарбонны. Поэтому некоторые исследователи предположили, что у него был доступ к еврейским источникам и большому своду еврейских писаний[387]. В 1130‐х годах Уильям Мальмсберийский упоминал Nasi в легенде о «еврейском папе» из Нарбонны (summum papam) и намекал на еврейский заговор[388]. Петр Достопочтенный в своей работе «Против евреев» (Adversus Judaeorum, ок. 1148) свидетельствовал, что христиане того времени в целом знали о современном Nasi из Нарбонны и осмеивали его значение. «Я не предлагаю соглашаться с тем, что царь – это тот, кто, как некоторые из вас полагают, живет в городе Нарбонна в Галлии или, по мнению других, в Руане, что нелепо. Я не признаю ни одного еврея царем евреев, кроме того, кто живет и правит в царстве евреев»[389]. Существование Nasi из Нарбонны являлось важным элементом богословия крестовых походов, и в те годы, когда Томас писал «Жизнь и страсти», имело такую же значимость для христиан, как и для евреев[390]. Это была не какая-то мелкая должность, не знакомая образованным христианам.

Хотя традиционно должность Nasi прослеживается к началу раннего Средневековья, дошедшие до нас отсылки относятся только к середине XII века, и евреи и христиане совершенно по-разному относились к его статусу. Как пишет еврейский путешественник Вениамин Тудельский (ум. 1173), евреи утверждали, что право селиться в Нарбонне было дано им за помощь, оказанную Карлу Великому, когда тот снова отбил этот город у сарацинов. Христиане, напротив, усматривали в своем поражении от мусульман в битве при Фраге в 1134 году (в которой был убит виконт Нарбоннский) предательство евреев. Упоминание Nasi из Нарбонны показывает, что епископ Тарб (или его источник Теобальд) был хорошо информированным христианином, а не носителем труднопостижимой еврейской премудрости.

Еще одним компонентом обвинения в ритуальном убийстве, основанным на представлениях того времени, являлось убеждение в том, что евреям надо было пролить христианскую кровь, чтобы вернуться на свою родину. Это слияние двух мифов имело хождение в конце Средних веков: первый миф состоял в том, что наложенное на евреев проклятие обрекало их на скитания либо до крещения, либо до Второго пришествия Христова; второй миф состоял в том, что евреи нуждались в христианской крови для медицинских целей. Эти различные элементы сплелись воедино. Миф о Вечном жиде, популярный в Средние века (а потом опять в XVI–XVII веках в Германии и Англии), – фрагмент христианского фольклора, у которого нет параллелей в еврейской культуре[391]. Впервые он встречается в начале XIII века у Роджера Уэндоверского, монаха из обители св. Альбана, потом его повторяет Матвей Парижский, но опирается этот миф на «Против Фавста» бл. Августина, где Августин уподоблял евреев Каину, осужденному на горькие скитания. Еще раньше св. Амвросий, архиепископ Медиоланский, чьи труды повлияли на Августина, утверждал, что Каин был прототипом евреев, и эта ассоциация сохранялась столетиями; например Петр Достопочтенный отмечал: поскольку евреи отмечены печатью Каина, их следует подчинять и угнетать[392].

Представление о том, что невинная кровь исцеляла неверие и ересь, а также метафорические и реальные болезни (особенно еврейскую ересь и еврейские болезни), можно проследить вплоть до раннего Средневековья. Такие идеи появляются в христианских историях того времени, например относительно крещения императора Константина. Согласно этой легенде, Константин страдал от болезни и выбрал христианское лечение крещением вместо якобы предложенного еврейскими врачами купания в крови детей. В истории крещения Хлодвига также изображается этот обряд как одновременное очищение от греха и от болезни. Эти идеи имели хождение среди представителей парижских школ около 1170 года, и на них ссылались Руперт из Дойца (XII век) и Фома из Кантемпре (XIII век)[393]. Подобные представления присутствуют и в общей визуальной культуре христиан и евреев в Северной Европе. К числу таких же примеров относятся детоубийство, совершенное фараоном (больной фараон, желающий получить исцеление, изображен купающимся в крови[394]), и драмы, например «Игра об Адаме» (Jeu d’ Adam) XII века, где еврей спрашивает: «Посмотрите на меня, не болен ли я?» Ему говорят: «Да, ты болен заблуждением»[395].

Возможно, средневековые христиане были также знакомы с обычаем евреев приносить детей к реке на праздник Шавуот завернутыми в талес. Встреча Эльварда Дэда в лесу с евреями, которые якобы несли тело мертвого Уильяма, служит моделью позднейших обвинений. В последующих случаях такого обвинения (см. главу 6 «Блуа») утверждалось, что евреи из Блуа якобы везли завернутое тело на лошади через лес возле реки. Остается только гадать, не был ли изначальной моделью для подобных утверждений реальный обычай приносить еврейского ребенка завернутым, словно для защиты от христианских глаз, к воде во время традиционного весеннего обряда посвящения еврейских мальчиков[396]. Представления средневековых христиан о современных им еврейских обычаях могли послужить для них куда более веским подтверждением нарратива о ритуальном убийстве, чем, например, предполагаемое влияние историй о еврейском мученичестве (Kiddush ha-Shem); полувеком ранее во время Первого крестового похода немецкие христиане становились свидетелями того, как еврейские мученики отказывались отречься от своей веры; во время суда над Симоном де Новером эта параллель не встречается[397].