В попытках приората при Норвичском соборе заполучить собственного святого покровителя участвовало немало людей – вопреки впечатлению, которое он пытался создать, Томас Монмутский не был единоличным творцом нового культа[420]. Важную роль сыграли и другие монахи, включая тех, кто поручил ему написать «Житие» Уильяма, – основной способ для Норвича разрекламировать имеющиеся у него мощи. Монахи посвятили «Житие» своему епископу и бывшему приору с его явного одобрения[421]. Нет никаких свидетельств того, что кто бы то ни было из братии пытался отрицать заявления Томаса о святости Уильяма; вся критика исходила от сторонних лиц.

Жители Норвича, судя по всему, или не слишком поддерживали утверждение о святости Уильяма, или не поддерживали его вообще. Из этого региона не дошло ни одного календаря, не считая таковых из самого приората, где упоминался бы день памяти Уильяма. Уильям не был «местным» святым в том смысле, что его почитатели проживали в четко определенном регионе. Его практически не почитали нотабли Восточной Англии, а те люди из низших классов, кто проявил к нему интерес, были по большей части связаны с монастырем[422]. Напротив, такие святые, как, например, Годрик Финчейлский, интересовали прежде всего не церковных, а светских почитателей и тех, кто находился на самых низших ступенях общественной лестницы. Истории Артура и Гвиневеры, распространяемые монахами из Гластонбери, были ориентированы на более аристократичную светскую аудиторию, интересовавшуюся рыцарскими романами[423]. Притягательность Уильяма, с другой стороны, распространялась во владениях самого монастыря[424].

После того как епископ дал толчок почитанию святого, норвичские монахи попытались укрепить его культ и привлечь к нему внимание частыми перезахоронениями или «перенесениями мощей» (что на латыни того времени именовалось термином translatio), вокруг которых происходили чудеса. За десять лет останки Уильяма переносили четыре раза: из леса на монастырское кладбище (1144 год), в здание капитула приората (1150 год), к центральному алтарю собора (1151 год), а потом в боковую часовню (1154 год). Возможно, в позднем Средневековье мощи переносили еще три раза, в том числе один раз к алтарю Креста Господня в центре собора[425]. Мало кому из святых выпадала такая бурная посмертная жизнь. Многочисленные перенесения мощей говорят о повторяющихся попытках стимулировать интерес к культу, который, видимо, не привлекал особого внимания. Средневековые translatio святых часто совпадали с крупными стройками, освящением нового алтаря, приездом почетных гостей, празднованием особого церковного праздника или с написанием официального текста жития святого, как это произошло в случае с перенесением останков Уильяма в 1154 году.

Несмотря на общие усилия монахов и епископа, нет никаких свидетельств того, что культ св. Уильяма принес монастырю значительные вклады или покровителей; репутация юного подмастерья покоится исключительно на свидетельстве его биографа[426]. Томас утверждает, что к гробнице стекались целые толпы, и в дальнейшем ученые поверили его словам. Но популярность Уильяма не подтверждается документально: в XII веке нет данных ни об одном паломнике, пришедшем ему поклониться. Археологические и литературные сведения не отражают никаких изменений в расширении собора или капитула; нет независимых упоминаний произведений искусства, посвященных святому, они вообще сохранились только из эпохи позднего Средневековья. Первая гробница Уильяма была гипсовая, переделанная из случайно найденного саркофага; позднейшая – из железа и свинца. Аналогичные раки украшались золотом, драгоценными камнями, кораллами и мрамором, как в случае св. Этельдреды в Или и св. Эдмунда в Бери (обе неподалеку), бывших куда более роскошными, чем любая рака в Норвиче. Как пишет Томас, мать Уильяма решила своими силами украсить гробницу сына, когда это отказался сделать ключарь[427].

Несмотря на утверждения Томаса и усилия монахов приората, Уильям не стал знаменитым святым чудотворцем, который за десять лет после своей смерти якобы прославил Норвич. Это служит нам напоминанием о том, что средневековые люди были не столь доверчивы, как многие полагают. Практичные купцы, ремесленники и аристократы Норвича не были убеждены в святости Уильяма, вопреки всем усилиям монахов и местных церковных властей. Томас горько жаловался, что окружающие смеются над его «Житием»[428]. Подобно многим другим агиографическим текстам, «Житию» Томаса понадобилось время, чтобы найти свою аудиторию и завоевать признание.