не сочтёт меня достаточно хорошей для своего сына.

Оправдание начинает формироваться на моих губах, но затем Алек смотрит на меня своими полными надежды глазами, и отказать ему невозможно.

ГЛАВА 32

НЕЛЛ

Я НЕ МОГУ УСНУТЬ. Я СЛИШКОМ ВЗВИНЧЕНА, и понимание того, что я не могу доверять себе, чтобы не вылезти из окна пятого этажа, не помогает делу.

Я подумываю о том, чтобы прокрасться в обеденный зал, но балет больше не является тем убежищем, которым он когда-то был. Потому что, если моё первое предположение было верным, если это действительно просто галлюцинации, то потеря себя в танце ничем не помогла в сдерживании видения, равно как и применение техник, которым я научилась у доктора Роби. И если Алек прав — если он вообще был настоящим и если наш разговор вообще состоялся — тогда здесь происходит что-то ещё, и пока я не выясню, что это такое, я нигде не буду в безопасности.

Ты должна была вспомнить меня.

Вспомнить, как он делал что?

Я выхожу за дверь при первом же намёке на рассвет. Беру в дорогу чашку кофе и рогалик из пекарни и направляюсь в кладовку. Дверь заперта, поэтому я прижимаюсь спиной к стене и сползаю вниз, садясь на пол и скрещивая ноги.

Что-то царапает внутреннюю сторону моей руки. Я протягиваю руку за спину и нащупываю уголок бумаги, торчащий из моих джинсов, джинсов, которые я не носила больше недели, сменив их на шорты и штаны для йоги. Я тяну его и снова вижу заголовок:

МОЛОДАЯ СВЕТСКАЯ ЛЬВИЦА УБИТА В РОСКОШНОМ ОТЕЛЕ

Я провожу большим пальцем по надписи (кровь, так много крови), затем засовываю ее обратно в карман.

К тому времени, как Макс и София приходят, чтобы отпереть дверь, я уже давно доела свой рогалик и выпила кофе. Мне кажется, я смотрю на чашку уже несколько часов, пытаясь собраться с мыслями. Пытаюсь вспомнить. Но всё, что я могу вспомнить, это царапину на колене от падения с подоконника и ощущение щеки Алека, прижатой к моей.

Я не могу сказать тебе, что происходит.

Почему?

Потому что тогда ты сойдёшь с ума.

Туфли на высоком каблуке и пара кед «Конверс» останавливаются передо мной.

— Счастливого Четвёртого июля! — говорит Макс.

— Что? — я моргаю, глядя на него. — Ой. Да. Счастливого Четвёртого июля.

Макс хмурит брови.

— Ты в порядке?

Мой голос хриплый, как обвал:

— Не могла уснуть.

София вставляет ключ от кладовки в замок и открывает дверь.

— Может, тебе стоит вернуться в свою комнату? Полежать немного?

— Нет, — говорю я, поднимаясь. — Я хочу работать.

Она кивает.

— Хорошо. Поправляйся.

Я следую за Максом в комнату, а София уходит, стуча каблуками по коридору. Я направляюсь в отведённый мне раздел, но мои мысли продолжают возвращаться к заголовку статьи, лежащей в моём кармане, и вместо того, чтобы просматривать кипы бумаг, которые нужно отсортировать, я вытаскиваю статью из кармана, моё сердце замирает при слове УБИТА.

Что с тобой случилось?

Мой взгляд поднимается к статье о Дне независимости над заголовком и задерживается на фотографии Марка Твена, поднимающегося по лестнице в «Гранд».

Но я сосредотачиваюсь не на авторе.

На заднем плане, на крыльце, позади ребёнка, наполовину свисающего с перил, и женщины с волосами, собранными на макушке, похожими на облако, стоит девушка, которая выглядит… до чёртиков… как я.

Я склоняюсь ближе.

То же лицо в форме сердечка, тот же заостренный подбородок. Её глаза сощурены от смеха, так что я не могу сказать, похожи ли они на мои, но на её шее есть пятнышко, которое может быть тенью… или очень знакомой родинкой.

Мои руки дрожат, пока я смотрю на фотографию. Является ли она давно потерянным предком? Двойник? Мираж, созданный моим недосыпающим мозгом?

Вспомни меня.

Мой взгляд перемещается к парню, стоящему рядом с ней. Его лицо наполовину скрыто пуделевой причёской пожилой женщины, но я бы узнала эту улыбку и эти глубоко посаженные глаза где угодно.

Алек.

Жгучая боль пронзает мой череп и, кажется, что мой мозг раскалывается. Я вскрикиваю и прижимаю ладони к вискам. Изображения возникают на внутренней стороне моих век, как фильм, прокручиваемый в ускоренной перемотке.

Волны разбиваются о лодку, отель маячит передо мной. Мужчина с зачёсанными назад волосами и чересчур широкой улыбкой приветствует меня в вестибюле, и я делаю шаг назад, дабы меня не стошнило на его дорогие туфли. Коридорный, который, на самом деле, не коридорный, и который заставляет меня смеяться, лежит со мной на залитом лунным светом пляже и дарит мне крошечный лучик надежды, который я не могу объяснить.

— Нелл? — я слышу, как Макс спрашивает. — Ты в порядке?

Такое ощущение, что кто-то вонзает кирку в мою роговицу. Я скриплю зубами от боли.

Танцуя в бальном зале, я глазами всегда ищу кого-то в толпе. Спорю с мужчиной со слишком широкой улыбкой — он хочет ударить меня, но никогда не сделает этого на публике, поэтому я стою на своём.

Плавание, рыбалка, верховая езда и поцелуи в тайных, укромных местах.

Решение.

План.

Пистолет.

А потом изображения исчезают.

Болевые ощущения в моём черепе превращаются в тупую, постоянную боль.

Макс кладёт руку мне на плечо.

— Хочешь я позвоню твоему отцу?

— Нет, — говорю я, опуская руки.

Они дрожат, как стучащие зубы, и я сжимаю их вместе, так что костяшки пальцев не белеют.

— Нет, я, эм… Думаю, мне просто нужно немного поспать. Я не очень хорошо себя чувствую.

— Да, определённо. Возьми выходной. Я справлюсь и без тебя.

Я поднимаю на него взгляд. На долю секунду он совсем не похож на Макса. Его лицо меняется на кого-то, кого я не узнаю, а его одежда меняется с узких джинсов и серой футболки на старомодный твидовый костюм. Я зажмуриваюсь и снова открываю глаза.

Макс смотрит на меня сверху вниз, его одежда вернулась к прежнему виду.

— Хорошо, — говорю я, отступая назад. — Спасибо.

— Хочешь, я провожу тебя до твоей комнаты?

— Нет, — говорю я, хотя ноги подкашиваются подо мной. — Со мной всё будет в порядке.

Мне каким-то образом удаётся выбраться в главный коридор подвала и подняться на первый этаж, не упав, хотя мир вокруг меня кренится. В животе хлюпает, а по линии волос стекают капли холодного пота. Думаю, что меня может стошнить, но это наименьшая из моих забот.

Все, кто проходит мимо меня — маленькие дети в купальниках, парочки, разглядывающие витрины, и служащие отелей, — все они меняются, как и Макс. Но, в