– Дьявол? О нет, бабушка. Я явился по делу Господню. – Он поднес левую руку к голове – в правой болталось мачете, – снял шляпу и прижал ее к своему окровавленному сердцу. – Птица-Отец явился созвать своих птенцов домой.

– И ты, и твой злобный Бог можете поцеловать меня в жопу, Билли Коттон, – ответила старуха.

– Знаешь, бабушка, богохульства я не потерплю.

– Спускайся-ка с этого холма, – сказала старуха, – не то терпеть тебе вообще ничего не придется. – Она сомкнула пальцы на стальном стволе, взялась за приклад и встала.

– У тебя и у девки Крабтри есть кое-что, принадлежащее мне.

Старуха нацелила оружие Коттону в грудь.

– Здесь нет ничего для такого, как ты.

Между ними повисла тишина. От прохладного утреннего ветра лишь звенели колокольчики из костей каких-то лесных зверьков.

– Твоя шлюшка найдет смерть этим утром.

– Считаю до трех.

– Я омыт кровью агнца. А ты?

– Раз.

– Он мой искупитель. А твой кто?

– Два.

– Где дитя, которое я ищу?

Старуха не сказала «три». Она сразу нажала на спусковой крючок. Приготовившись к грохоту выстрела и виду того, как седого мужчину разрывает на куски, заливая все красным, она ахнула, когда из дробовика раздался лишь сухой щелчок осечки.

– Хвала Господу, – произнес Коттон, резко взобрался по ступенькам и ударил старуху мачете.

Она покачнулась, когда лезвие впилось в плоть ее левого плеча, войдя глубоко и застряв, как копье в дереве. Дробовик стукнулся о крыльцо, и старуха упала на доски навзничь, опрокинув банку со слюной и расплескав жидкость, источающую тошнотворно-сладкий запах, на доски.

Коттон наклонился и вытащил мачете, будто это была влажная кисть, забрызгав красным стену хижины. Он не почувствовал внезапно появившегося гула под ногами, а если бы и почувствовал – скорее всего, принял бы за нарастающий стрекот цикад в лесу. Не заметил он – устремивший сверкающие безумием глаза на задыхающуюся старуху, – и того, что гвозди в досках под его туфлями стали выходить наружу, а кровь Искры, стекавшая по стене за его спиной, зашипела. Старая лачуга дрожала, копя в себе ярость.

– Куда дела дитя, бабуля? – спросил он мягко.

Когда она проснулась, ее одежда все еще была сырой после перехода через реку.

Мальчик – Малёк – ушел.

А вот сон был здесь, он ждал мальчика во тьме. Это он заставил его проснуться, этот сон заставил карабкаться к дуплу, где он хранил карандаши, а потом слезть с дерева и уйти. Девочка знала это, потому что они взобрались на вершину дерева и уснули, а потом, изможденные, лежали, обнявшись, как дети из сказки, и она видела его сны. Это было новое ощущение, сокровенное и странное. С какими жуткими вещами он боролся… Она увидела саму себя на поляне перед лачугой старой ведьмы. Девочка стояла, держа за руку мужчину в черном костюме и шляпе с темными полями – «пастор, я помню его, помню», – а потом проснулась и увидела то, что мальчик нацарапал карандашом, чтобы запомнить – как запоминал с помощью картинок из книжки. «Я столько о нем знаю! Вижу его всего, весь его прекрасный, совершенный мир».

Она села спиной к грубой коре дерева, подтянула колени к груди. Коснулась шершавых досок, где была начертана фигурка девочки. Маленькой девочки в платье. Руки и ноги в виде палочек, лица нет, только волокна состарившейся древесины. Желтые волосы крупными завитками, проведенными цветным карандашом. Девочка провела рукой по стриженой голове, задумавшись: что же такое знал мальчик, о чем не знала она?

Она залезла в правый задний карман джинсов и вынула наконечник стрелы, который стащила со стола у мальчика в сарае. Взяла его за шейку, в восхищении повернула перед глазами. Он был похож на змеиную голову с оголенными клыками.

«Чтобы отросли волосы, нужно время, – подумала она. – А у меня есть время?»

По ее ступне пробежала ящерка с синим хвостиком.

Она рывком сдвинула ногу и увидела написанные по дереву темным карандашом слова: «БЕЗОПАСНО. БУДЬ ЗДЕСЬ». Буквы были крупными и грубыми, послание предназначалось ей.

И вот яркое утро помрачнело, его затмило то, что она видела ранее – и что собиралось теперь в небе над деревьями, где стояла старухина лачуга. Черной массой, которая извивалась и тянула смоляные руки к земле. Эта же фигура три дня змеилась над передвижными домами в Техасе, а на четвертый пришли плохие люди, и последним, что она подумала, прежде чем ее целиком объял черный дым, было: «Он послал за мной. Тот сумасшедший старик послал за мной. Точно как обещал».

И вот к этой черной вьющейся фигуре убежал мальчик, ее друг.

«БЕЗОПАСНО, – написал он на дереве. – БУДЬ ЗДЕСЬ».

Она вспомнила его комикс про привязанную к дереву женщину, которая ждала, пока ее спасет зеленое чудовище.

«Нет».

Она положила наконечник стрелы обратно в карман и подползла к краю платформы, перекатилась на живот и, свесив ноги, опустила туловище, пока не нашла ступнями ветку. Держась за грубые доски, пролезла к лестнице. Тогда взялась рукой за одну перекладину и поставила ногу на другую. Закрыла глаза и притворилась, будто она не крошечное перепуганное создание, цепляющееся за сосну высоко над землей.

Поставила ногу на ступеньку ниже, нашла следующую.

И еще. И еще.

Старуха лежала на крыльце. Она перенесла вес своего тела на здоровую руку и заставила себя, насколько могла, сесть. Коттон оставил ее и ушел в лачугу. Внутри был лишь тусклый свет, утреннее солнце еще не проникло во мрак.

– Есть кто? – позвал он, зная, по обосновавшейся в доме тишине, что здесь пусто.

Увидел на столе Библию, открытую на Псалтире, где в страницах был вырез, напоминающий по форме бутылку. Сама бутылка стояла рядом, без этикетки. Он положил окровавленное мачете на стол и вынул из бутылки пробку, понюхал горлышко.

В старухиной спальне нашел две неиспользованные спички возле свечи на плетеном стуле и сунул их за ленту своей шляпы. Стянул с ее кровати матрац и простыни и протащил их в гостиную, к столу.

За спиной у него скрипнула половица.

Он обернулся – но никого не увидел.

Тогда, крякнув, оторвал деревянную полку от кирпичной печи.

Взял бутылку со стола и полил из нее на матрац и на полку, а потом поджег одной из взятых спичек.

Схватил мачете со стола.

Языки пламени облизывались, расползаясь во все стороны, когда распахнулась входная дверь и в проем ворвалась вереница крошечных ракет, поразив старого пастора. Он пошатнулся от ударов, каждый из которых жалил его, как оса. Когда пламя взметнулось за его спиной, он опустил глаза и увидел полдюжины двухдюймовых гвоздей, воткнутых пучком ему ниже правой половины груди.