— Не знаю почему, — сказал ты, — но, думаю, нам стоит поговорить.

Мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы начать разговор. Сила воли и пара кружек пива.

И я согласилась, одарив тебя глупой улыбкой.

Нет, что ты, улыбка была прекрасной.

Затем я заметила за твоей спиной дверной косяк. На нем карандашом были сделаны отметки, рассказывающие о том, какого роста в каком году были жившие здесь дети. Я вспомнила, как наблюдала, как моя мама стирает такие же отметки в кухне в нашем прежнем доме, готовя его к продаже.

Я заметил какую-то реакцию в твоих глазах, когда ты бросила взгляд мне за плечо.

Впрочем, это неважно.

Ты посмотрел на мой пустой стакан, отлил половину пива из своего и спросил, удобно ли мне будет сейчас поболтать.

Кому-то покажется, что все элементарно — он просто хотел меня напоить. Но нет. Мне это никогда таковым не казалось.

Да я об этом даже не думал.

Потому что если бы все было действительно так, думаю, он налил бы мне целую кружку, а не половину. Итак, мы прошли в гостиную, где один диван уже был занят.

Джессика Дэвис и Джастин Фоли.

Однако в комнате был еще один, на него мы и сели. Что мы делали? Поставили кружи и начали болтать. Вот и все… и ничего больше.

Она знает, что это были они — Джессика и Джастин, — но она не назвала имен. Парень, с которым она впервые поцеловалась, и девушка, которая нанесла ей удар в «Моне».

Все, о чем я только мечтала, становилось явью. Вопросы были личными, как будто мы стремились нагнать время, которое было упущено. Однако все было в рамках приличий, никакой навязчивости или чрезмерного интереса.

Ее голос, хоть это и невозможно с точки зрения физики, льется из наушников и согревает меня. Чтобы не потерять это ощущение, я закрываю уши руками — так я не упущу ни единого звука.

Ты просто хотел узнать меня.

Это было прекрасно. Я не мог поверить, что мы с Ханной наконец разговариваем. И мне не хотелось, чтобы это заканчивалось. Мне очень понравилось общаться с тобой, Ханна.

У меня было ощущение, что ты можешь понять все, что я тебе расскажу. Нас интересовали одни и те же вещи.

Ты могла рассказать мне все, Ханна. Той ночью не было никаких ограничений. Я бы остался, пока ты не открылась и не позволила мне узнать, что с тобой происходит, но ты этого не сделала.

Я хотела все тебе рассказать, но некоторые вещи я сама не до конца понимала. И к тому же как я могла делиться с кем-то — еще и с человеком, с которым впервые по-настоящему общалась, — всеми своими мыслями? Слишком рано.

Нет!

А может, слишком поздно.

Но сейчас ты мне все рассказываешь. Зачем нужно было ждать? Возможно, она хотела, чтобы я узнал обо всем именно так.

Ее слова больше не греют, теперь они сжигают меня изнутри — мою голову, мое сердце.

Клэй, ты все говорил и говорил, что давно догадывался, что у нас есть что-то общее, что мы легко найдем темы для разговора, что сможем понять друг друга.

Но откуда у тебя появилось такое предчувствие? Ты так этого и не объяснил.

Как ты мог знать, что нам будет хорошо вместе? Потому что я была в курсе всех слухов и сплетен, окружавших мое имя, и никуда не могла от них деться.

Я знал, что это неправда, Ханна. Точнее, надеялся на это, но боялся спросить.

Я была разбита. Если бы мы поговорили раньше. Мы могли бы… мы бы… не знаю.

Но все зашло слишком далеко. Я уже все для себя решила. Не по поводу самоубийства… пока нет. Я решила просто плыть по течению, ни с кем не сближаясь. Таков был мой план: закончить школу и уехать из этого города.

Но потом я пошла на эту тусовку, специально, чтобы встретиться с тобой. Зачем?

Чтобы заставить себя страдать? Возненавидеть себя за то, что так долго ждала?

За то, что была несправедлива по отношению к тебе?

Единственное, что было несправедливо, — так это кассеты, Ханна, потому что я тоже оказался на той вечеринке из-за тебя и ради тебя. Ты могла рассказать мне все что угодно. Я бы все выслушал и постарался помочь.

Девушка из парочки, сидящей напротив нас, много пила и смеялась, а еще как бы случайно бросала на меня взгляды. Сначала это казалось забавным, но скоро наскучило.

Почему Ханна не называет ее имени?

В конце концов, я начала думать, что, возможно, она не так уж пьяна. Может, это все представление для парня, с которым она сидела. Может, ей хотелось, чтобы мы ушли, а они остались наедине?

Поэтому мы с Клэем ушли. Мы гуляли, перекрикивая музыку, общались. В итоге — успешно — я поменяла тональность разговора. Больше никаких серьезных тем. Нам нужно было посмеяться. Но везде было слишком шумно, и мы едва слышали друг друга, поэтому мы свернули в пустую комнату.

Я помню все, что произошло после этого. Вплоть до мелочей. Интересно выслушать ее версию.

Мы стояли, прислонясь к дверному косяку, и смеялись до слез. Наконец то ощущение одиночества, с которым я пришла на вечеринку, улетучилось. Впервые за долгое время я почувствовала, что я не одна, со мной рядом есть друг — одноклассник. Но в глубине души мне все равно было не по себе.

Ханна, ты не одна. Я с тобой.

Я хотела быть одна. Это все, что я могу сказать. Это было для меня важно.

Как часто я сближалась с человеком, а потом он поворачивался ко мне спиной?

Вроде все было хорошо, но я знала, чем в итоге все может обернуться. Произойди это сейчас, мне было бы намного больней, чем раньше.

Да ничего подобного не случилось бы.

И вот ты стоял передо мной, готовый стать другом. Ты заставлял меня смеяться, Клэй. Ты был как раз таким человеком, в котором я нуждалась. Поэтому я… поцеловала тебя.

Нет, это я тебя поцеловал, Ханна.

Долгий, красивый поцелуй. И что ты сказал, когда он закончился?

— Чем я это заслужил?

Точно. Это ты меня поцеловала.

— Ты такой идиот, — ответила я. И мы снова поцеловались.

Идиот. Угу, я это тоже помню.

В конце концов мы закрыли дверь и прошли в комнату. Мы были с одной стороны двери, а все остальные, включая громкую, но теперь далекую музыку, — с другой.

Невероятно. Мы были вместе. Я постоянно об этом думаю. Невероятно.

Некоторым, наверное, сейчас интересно, почему они об этом ничего не слышали? Ведь все всегда знали, с кем встречается Ханна.