– Пробьет же, наконец, час возмездия! Тогда, фараон Апопи, я отплачу тебе за сегодняшнюю милость. А теперь помоги-ка, брат мой, написать несколько слов главным жрецам Мемфиса, чтобы просить безотлагательно прибыть сюда ко мне. Я хочу спросить у них совета – кто знает, может быть, найдется какой-нибудь исход?

Когда было написано и разослано с дюжину табличек, Верховный жрец прибавил: «Будь добр, пришли сюда жену и Ранофрит; их надо предупредить, пусть они подготовят Аснат к несчастью, которое ей грозит в случае, если не окажется никакого исхода».

Трудно описать ужас обеих женщин, когда они узнали о случившемся; Ранофрит лишилась чувств, а Майя, обезумевшая от горя, была уведена к себе Потифаром. Сдав обеих на руки служанок, он поспешно вернулся к Потифэре, который, облокотясь на стол, с блестящими глазами перебирал в голове планы один несбыточнее другого.

– Успокойся, Потифэра, и не борись безумно с неизбежным! Соберись с духом: где твое хладнокровие государственного человека, где осторожность мудреца и ученого?

– Нет, я на опыте познал, что ученый, мудрец и государственный муж исчезают в отце, и куда легче предписывать жертвы, чем самому их приносить! – ответил Потифэра, отирая пот с лица. – И когда я подумаю только об отчаянии моей бедной девочки и о той судьбе, которая ожидает ее с этим негодяем, все мое мужество покидает меня!

В это время Аснат, более всех заинтересованная в перемене, происшедшей в ее судьбе, весело играла в саду с детьми Потифара. Молодая служанка, растерявшись, прибежала сообщить ей, что благородная Ранофрит лежит без чувств, а с благородной Майей творится что-то недоброе: сидит она неподвижно там, где оставил ее господин, ничего не видит и не слышит. Смертельно испуганная молодая девушка бросилась в покой тетки и нашла ее еще в обмороке.

– Мать, что с тобой? – тревожно спрашивала Аснат, стоя на коленах перед Майей, которая с широко открытыми глазами и блуждающим взглядом, как безумная, лежала, вытянувшись на своем ложе. Голос и прикосновение дочери вернули ее к окружающему.

С раздирающим душу криком прижала она Аснат к своей груди и покрыла ее поцелуями; затем, грубо оттолкнув, заметалась по комнате, разрывая одежды, ударяя себя в грудь, клочьями выдирая волосы и колотясь с криками и рыданиями головой об стену. Пришедшая в себя Ранофрит вторила ей; сквозь рыдания, заглушавшие ее слова, молодая девушка только и могла понять:

– Несчастная Аснат, один твой вид раздирает мое сердце.

Окончательно ошеломленная, бледная от ужаса, Аснат воскликнула:

– Да говорите ж, наконец! С отцом несчастье, болен он или попал в немилость?

– Нет, – наконец, сквозь слезы ответила Майя, – отец здоров, о немилости и речи нет, а все же ужасное горе поразило нас, особенно тебя, несчастное дитя мое! – И она опять с жаром прижала ее к груди.

– Умер Гор или разжалован, что ли? – воскликнула вне себя Аснат.

– Нет, с Гором ничего не случилось, но приготовься все-таки с мужеством к тяжелой минуте, которая тебя ожидает.

– Так говорите ж, что случилось, не мучьте меня неведеньем, – сказала Аснат, дрожа.

– Нет, нет! – заголосили обе женщины. – Пусть сам отец откроет тебе истину; он, может быть, найдет еще средство спасти тебя. Станем лучше молить о помощи бессмертных.

Шатаясь, как пьяная, подошла Аснат к алтарю, на котором стояли статуи Пта, Изиды и других божеств, и молча опустилась на колени. О чем должна была она молиться, о чем просить бессмертных, – она не знала; невидимая и неизвестная, тяготевшая над ней опасность наполняла ее ужасом; неподвижно, без слов, смотрела она на богов. Как вдруг ей пришла мысль, что они, всеведущие боги, знают наверно о несчастье, которое готово на нее обрушиться, и могут спасти ее. Горько зарыдав, стала она умолять незримых защитить ее.

Покуда только что описанная сцена разыгрывалась на женской половине, собрались созванные Потифэрой жрецы. В нескольких словах Верховный жрец посвятил их в свой разговор с фараоном, указав на то кровное оскорбление, которое наносилось всей их касте в лице его дочери.

– Я не хотел брать на себя ответственность, рисковать судьбой Египта и нашим мщением, – заключил он. – Но, прежде чем обесчестить мое дитя, отдавая его этому псу нечистому, я хотел посоветоваться с вами, спросить вас: достаточно ли мы сильны, чтобы открыто воспротивиться проклятому «Шасу», или жертва моя необходима? Да или нет?

Известие о новом неслыханном оскорблении, которое наносилось гордой касте, вызвало целую бурю негодования; сумрачно открыли жрецы совещание, но обнаружившаяся вскоре печальная, неопровержимая истина заставила их в безмолвии поникнуть головами. До полной подготовки восстания было еще далеко, звенья заговора слишком непрочны, Таа III далек и чересчур слаб для решительной борьбы. Наконец, Верховный жрец храма Пта встал и, подойдя к Потифэре, крепко пожал его похолодевшую руку.

– Брат и друг мой! Любовь твоя к земле Кеми, твоя преданность законным фараонам указали тебе единственно возможное решение; тебе, как и нам, известно, что час освобождения еще не настал и преждевременное восстание отдаст нас в руки «Шасу», погубит много голов, а дело наше будет окончательно проиграно. Несчастное твое дитя должно быть чистой и невинной жертвой ради спасения отечества! Боги мне свидетели, что я охотно отдал бы взамен одну из дочерей моих, если бы возможно было сберечь тебе твое единственное сокровище. Но помни: час отмщенья близок!

Глухой стон вырвался из груди Потифэры; на минуту он закрыл лицо руками, но, решительно выпрямившись, обернулся к своему зятю, который, стиснув зубы, бледный, стоял тут же, прислонясь к стене.

– Потифар, иди, прошу тебя, и позови Аснат; пускай она из уст уважаемых братьев моих узнает истину и неизбежность жертвы; я чувствую себя не в силах говорить! – Быстро встав, он вышел в соседнюю комнату.

Крики и вопли, доносившиеся с женской половины, заставили Потифара ускорить шаг. Он быстро распахнул завесу и заглянул вовнутрь. То, что он увидал там, заставило его нахмуриться: Майя и Ранофрит, растрепанные, в разорванных одеждах, метались как сумасшедшие, а Аснат, застыв от ужаса, окаменела на коленях у божницы.

– Ну, я считал обеих вас благоразумнее, – сказал он строго. – Вместо того, чтобы поддерживать в ней мужество, вы причитаете над ней, как над покойницей. Клянусь Тифоном, ведь не на смерть же она идет! Что вы тут ей наболтали? Она так напугана.

– Ничего; мы все надеялись на спасенье! – простонала Ранофрит.

Потифар нежно поднял Аснат.

– Пойдем, дорогое дитя, и не пугайся! Во всем, что нам ниспосылают боги, следует искать хорошую сторону.

В соседней комнате он остановился, наполнил чашу свежей водой и поднес ее к дрожащим губам девушки.

– Пей и соберись с силами! – дружески сказал он. – Правда, от тебя потребуют тяжелой жертвы, но, может статься, в сущности она будет не так ужасна, как с виду кажется, и не одна женщина в Египте позавидует твоей судьбе!