– Добр к тебе, несчастная? Да разве можно ждать пощады от голодного шакала? – перебил он свою дочь. – Забыла ты, что воля фараона распоряжается тобой как невольницей и свадьба эта – мрачнее любых похорон – несмываемым пятном покроет нашу касту?

– Не трать напрасно слов, отец. Словно ты не видишь, что зеленые глаза Иосэфа завладели ее сердцем; а ты, Аснат, не клянись, когда не уверена в себе! Да и может ли супруга Адона помнить о каком-то изгнаннике?

Такая горечь и отчаяние слышались в словах Гора, такой ненавистью горел его взгляд, что Аснат все забыла и, видя, что он собирается уходить, бросилась за ним с криками:

– Гор, Гор, не покидай меня со злобой и недостойным подозрением в душе! Никогда не стану я любить Иосэфа, как люблю тебя, и не боюсь поклясться тебе в верности до гроба.

Решительно подошла она к статуе бога и, поспешно совершив возлияние вина и куренье ладаном, твердым голосом дала затем клятву, что будет любить Гора до его смерти и никогда не скажет Адону слова любви.

Опьяненный радостью, Гор сжал ее в своих объятиях. Потифэра благословил ее и стал на колени перед божницей.

– Благодарю тебя, Бог всемогущий, – с умилением сказал он, – что ниспослал мне дочь, в минуту горя выказавшую величие и мужество своей души!

Прощание было непродолжительно; обменялись последним поцелуем, и Гор вышел, завернувшись в свой плащ. Разбитая душевно и телесно, Аснат едва дотащилась до своей комнаты.

Верховный жрец остался наедине с своим зятем, который во время всей предшествовавшей сцены не проронил ни слова. Воцарилось долгое молчание. Наконец, Потифар, ходивший взад и вперед, остановился.

– Я понимаю и разделяю твои чувства! – серьезно сказал он Верховному жрецу. – Ты – жертва неслыханного насилия, но все же ненависть ослепляет тебя и делает несправедливо жестоким к бедной Аснат, на которую жертва ляжет всею своей тяжестью. Подумай: ведь мы будем терпеть этого человека только как родственника; она же должна сносить его как мужа. А вы на всю жизнь осудили несчастную на фальшивое положение; отняли всякую возможность сколько-нибудь скрасить ее тяжелую жизнь и – кто знает? – тем самым, может быть, подвергли ее мщению этого злопамятного человека!

Верховный жрец встал; дикий фанатизм, как молния, сверкнул в его глазах.

– Лучше пусть она умрет, чем будет счастлива в объятиях «нечистого», – прошептал он, схватывая за руку Потифара. – Понимаешь ли ты, что с той минуты, как Аснат полюбит его, она станет его союзницей, врагом наших интересов, орудием в руках нашего преследователя, и выдаст наши тайны. Нет, я должен был разверзнуть пропасть между ею и этим красивым и опасным человеком. О, сердце женское изменчиво!

XI

Трудно описать настроение Аснат, когда после ухода Гора она вернулась в свою комнату и, выслав даже верную кормилицу, не раздеваясь, бросилась на ложе.

На душе у нее было тяжело: будущность рисовалась ей безысходной и черной бездной, впереди – ни луча света! Тоскливо мысль ее переходила от любимого и навсегда утраченного жениха к будущему мужу, которого она только что поклялась ненавидеть; чем больше думала она, тем более росла ее тоска. Вволю наплакавшись, разбитая нравственно и физически, она заснула, наконец, тяжелым лихорадочным сном. Слишком потрясена и возбуждена была Аснат, чтобы найти покой, и странный, тяжелый сон еще больше расстроил ее. Приснилось ей, что Гор с Иосэфом с ожесточением рылись в ее груди, вырвали затем ее сердце и яростно заспорили. Она же в это время, терзаемая страшной болью, летела в мрачную пропасть, в которой затем признала Аменти – царство мертвых. С трудом боролась она со всеми преградами, описанными в книге мертвых, которые должна преодолеть душа раньше, чем проникнуть во дворец Озириса. Как-то вдруг она очутилась перед верховным судией с его 42 советниками, а Тот стал взвешивать ее дела на весах вечного правосудия. Напрасно бог искал ее сердца, чтобы положить его на другую чашу весов; оно осталось на земле. Тогда Озирис, строго взглянув на нее, спросил:

– Зачем же ты пришла сюда без сердца; зачем позволила двоим терзать его, словно не знаешь, что оно должно принадлежать только тому, кого божество предназначило тебе? Вернись же на землю, отдай сердце твое тому, кого любила, и из его рук возьми и принеси сюда, чтобы взвесить его. Иначе, – страждущая тень, ложь воплощенная, – блуждать тебе без отдыха меж небом и Аменти, ища свое утраченное сердце!

Обливаясь потом, Аснат проснулась и трепетной рукой боязливо схватилась за сердце. На своем месте был он, этот маленький орган, заключавший в себе все порывы к небу и все страдания ада – целый мир, в котором бушуют свои бури и встают грозные волны…

Задумчивая и убитая поднялась наутро Аснат, села к окну и задумалась. В несколько часов нравственной борьбы, которую она вынесла, она созрела и из беспечного, веселого ребенка стала женщиной. Даже наружно в ней изменилось многое: ее личико утратило свою свежесть, светлые глазки подернулись грустью, и некогда веселая, лукавая улыбка сменилась горькой и жесткой усмешкой.

Перемена в дочери встревожила и привела в отчаяние Майю; но бедной женщине некогда было и погоревать: зоркий глаз хозяйки и ее распоряжения нужны были повсюду, так что когда Ранофрит, отказавшаяся присутствовать на приеме жениха, пришла помочь, Майя упросила ее побыть с Аснат и наблюсти за ее туалетом. На Ранофрит убитый вид молодой девушки произвел также глубокое впечатление и усилил ее гнев и затаенную злобу против Иосэфа.

Аснат совершенно равнодушно отдалась в руки одевавших ее служанок, решительно отказалась надеть какой-либо из уборов, присланных фараоном и женихом, и приказала подать себе их семейные драгоценности. Одевшись, она выслала всех служанок и снова погрузилась в свою молчаливую задумчивость. Ранофрит добросовестно произвела осмотр содержимому корзин и коробок, доставленных утром от Адона, которых Аснат не удостоила даже взгляда.

– Вот уж никогда я не думала, что жалкий раб, стонавший на весь дом, когда его наказывали, станет со временем членом нашей семьи и будет в состоянии по-царски одарить свою невесту! – злобно насмехаясь, сказала она сквозь зубы, бросаясь в кресло.

Пораженная этой выходкой, Аснат потребовала объяснения, и Ранофрит, увлеченная воспоминаниями, не заставляя себя просить, передала в подробностях об уничижении и позорном наказании, которому был подвергнут бывший управитель ее мужа до отвода в тюрьму. Испуганная смертельной бледностью молодой девушки и нервной дрожью, охватившей ее, Ранофрит живо поняла, что наделала она своей болтовней, и сконфуженно замолчала. А между тем, рассказ тетки был пощечиной для гордой Аснат; гнусные подробности, переданные Ранофрит, в один миг лишили Иосэфа того ореола, который в ее глазах, несмотря на все, придавали ему красота и высокое положение. Теперь только одно сознавала она: что этот презренный раб, которого хорошо помнили все слуги Потифара, своими руками наказывавшие его, через какой-нибудь час коснется обручальным поцелуем; тяжесть этого унижения подавляла ее, а образ Гора приобретал в ее глазах все большее и большее обаяние.