верила, что эта женщина обезумела. Ее слова звучали прочти пророчески.

– Ты не можешь выйти замуж за принца! Арка Доблестей никогда не будет открыта! – воскликнула матриарх. Что-то металлическое сверкнуло в ее руках. А затем она бросилась вперед с предметом, сильно напоминающим нож.

Эванджелина схватила ближайший предмет – картину с изображением кошки в рамке.

– Что ты собираешься с этим делать? – Джекс пробормотал проклятие, а затем сжал изумрудный череп и разбил его о голову матриарха.

Женщина рухнула на землю, словно ворох скомканной лаванды.

Эванджелина открыла рот, и ей потребовалось несколько секунд, чтобы подобрать слова.

– Ты… ты знал, что так произойдет?

– Думаешь, я хотел, чтобы она попыталась убить тебя? – Голос Джекса прозвучал более оскорбленно, чем она ожидала. Он выронил череп, позволив тому с громким стуком приземлиться рядом с матриархом. Грудь женщины вздымалась в медленном, неустойчивом ритме. Она дышала, но с трудом.

– Больше она нам ничего не скажет. – Джекс опустился на корточки и наклонился ближе, сомкнув губы.

Болезненное ощущение скрутило желудок Эванджелины. Он собирался поцеловать эту женщину – убить ее.

– Джекс, остановись! – Эванджелина схватила его за плечи. Каким-то образом ей удалось оттащить его назад, вероятно, благодаря яростному тону своего голоса, а не силе трясущихся рук. Она не до конца понимала, что только что произошло, но не могла позволить Джексу усугубить ситуацию.

– Если ты поцелуешь ее, между нами все будет кончено, – сказала Эванджелина. – Я не собираюсь быть соучастником убийств.

– Мы не можем оставить ее в таком состоянии. – Он говорил совершенно разумные вещи совершенно бесстрастным голосом. Убийство этой женщины ничуть его не тревожило. – Как только проснется, она придет за тобой.

– Почему, Джекс? Что за Арка Доблестей? И за кого она меня принимает?

Джекс замолчал и перекатился с носков на пятки, что показалось ему достаточным ответом. Он верил, что в песне говорилось о ней. Комната начала вращаться, а все безделушки и магические предметы расплывались вокруг нее, пока Эванджелина пыталась осмыслить неожиданный поворот событий.

«Вы непременно ее признаете, потому что голова ее будет увенчана короной из розового золота».

«Она будет и простолюдинкой, и принцессой одновременно».

У Эванджелины были волосы цвета розового золота, сейчас она была всего лишь простолюдинкой, а через два дня станет принцессой, если выйдет замуж за принца Аполлона.

Должно быть, именно поэтому Джекс хотел, чтобы она вышла замуж за Аполлона. Джекс подстроил все так, чтобы Эванджелина стала девушкой из песни, спетой матриархом Фортуной, которая, если верить словам старушки, откроет Арку Доблестей.

– Что такое Арка Доблестей? – снова спросила она. – И почему она боится, что я открою ее? Что там внутри?

Джекс медленно поднялся во весь свой высокий рост, а затем посмотрел вниз и процедил:

– Не беспокойся об Арке Доблестей. Все, что тебе нужно сделать, – это выйти замуж за принца Аполлона.

– Я…

Джекс положил руку ей на щеку, одним своим ледяным прикосновением заставив ее замолчать.

– Если хочешь снять проклятие с Аполлона, то выйти за него замуж – твой единственный вариант. Или мне стоит напомнить, в какое отчаяние ввергает разбитое сердце? Как велика эта боль, раз вынуждает тебя заключить сделку с таким дьяволом, как я? Неужели ты действительно хочешь отменить свадьбу и бросить Аполлона таким – навек влюбленным в кого-то, кто никогда не разделит его чувств?

В глазах Джекса вновь появилось то же тревожное, опустошенное выражение, что и в карете.

– Не так давно я встретил тебя в своей церкви, готовую пообещать мне почти все, лишь бы унять боль. Неужели это была ложь? Или ты уже забыла, как разбитое сердце разрывает на части душу, как оно превращает тебя в мазохиста, заставляя тосковать по тому, что только что изничтожило тебя, пока от тебя не останется лишь пустое место?

Он холодными пальцами вжался в ее щеку.

Она передернула плечами и отстранилась.

– Ты говоришь сейчас о моем разбитом сердце или о своем?

Джекс рассмеялся, одарив ее острой улыбкой, которая могла бы разрезать алмаз.

– Ты делаешь успехи в подлости, Лисичка. Но чтобы сердце могло разбиться, оно должно хотя бы биться. А у меня сердца нет вовсе. Я могу держать Аполлона под этим заклятием вечность. Так что выбор остается за тобой: либо выходи за него замуж и спасай своего принца от несчастной доли, либо пытайся предотвратить давно позабытое пророчество, сути которого ты не понимаешь.

29

Эванджелина повернула голову к окну и посмотрела в заледеневшее стекло, пока экипаж с грохотом возвращался в Волчью Усадьбу. Она вела себя так, словно Джекса рядом не было, и продолжала прокручивать в голове его последние слова. «Давно позабытое пророчество, сути которого ты не понимаешь».

Теперь Эванджелина не могла думать ни о чем другом. Она знала, что большинство северных историй далеки от правды, но разве пророчество можно счесть историей?

Ее мать никогда не упоминала пророчества. Входили ли они в число тех магических явлений, что не могли покинуть пределы Великолепного Севера? Пророчества больше походило на магию, чем на историю. Что угодно можно обернуть в историю, но каждая часть пророчества по определению должна была сбыться, иначе терялась истинная суть предсказания.

Эванджелина расспросила бы Джекса об этом подробнее, но она не хотела вступать с ним в разговор. Она не ожидала, что он даст ей какие-либо ответы.

Джекс вел себя так, как будто у Эванджелины нет права выбора, как будто ее единственный путь – это выйти за Аполлона замуж. Но Эванджелина не верила в существование одного-единственного пути. Она продолжала верить в то, чему учила ее мать, – в то, что у каждой истории есть потенциал для бескрайнего множества концовок.

И Эванджелина не могла себе представить, что, расторгнув их помолвку сейчас, она оставит Аполлона с разбитым сердцем навек.

Но что, если Эванджелина действительно была той девушкой с волосами цвета розового золота из пророчества? Что, если, вступив с Аполлоном в брак, запустит цепочку событий, которые откроют Арку Доблестей и выпустят на свет нечто ужасное? Эванджелина не знала, что на самом деле скрывается за аркой, но матриарх Фортуна четко дала ей понять, что ничем хорошим это не кончится.

Эванджелина прижала руки к груди, продолжая смотреть в окно на тронутые морозом северные улицы.

Когда императрица впервые пригласила Эванджелину сюда, она подумала, что это ее шанс окунуться в сказку, встретить новую любовь и заполучить свое «долго и счастливо». Но теперь она гадала, не сама ли судьба вела ее по этому пути. Ей хотелось бы обсудить все с Марисоль, но