Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наступил вечер. Я ничего не ел со вчерашнего дня. Но жители забаррикадировались в своих домах, а улицы были до такой степени запружены народом, что невозможно было пробиться сквозь толпу. Я заметил беженцев-крестьян, ужинавших, сидя под телегой, и попросил их продать мне кусок хлеба. Несколько секунд они недоверчиво смотрели на меня, но затем молодая женщина протянула мне краюху. Я полез в карман, но она меня остановила.
— Не надо, — сказала женщина, — мы ведь не булочники.
Я уселся рядом с ними на охапку соломы и стал есть. Семья женщины бежала из Базейя. Их дом сожгли пруссаки, а им самим удалось спастись и увезти на телеге остатки своего имущества. Эти разорившиеся бедолаги оказали мне милость, подарив кусок хлеба. Еще они подарили мне охапку соломы, на которой я и улегся под телегой, преисполненный благодарности за их щедрость. Ведь теперь у меня не было ни шинели, ни овчины, чтобы укрыться от холода.
Я был настолько измучен, что проспал до самого утра. Мне снилась тяжелая поступь маршевых батальонов, скрип орудийных колес, крики, стоны. Но до всего этого мне не было дела. Чтобы разбудить меня, пришлось бы поджечь солому, на которой я спал. В разных местах города постоянно вспыхивали пожары, но даже крики погорельцев не смогли меня разбудить.
Однако утренний заморозок оказался сильнее нервного истощения. Я проснулся, дрожа от холода.
Чтобы согреться, я решил пройтись по городу. Его улицы и площади были забиты людьми. Здесь умудрилась разместиться целая армия. В каждый закоулок набились военные со своими лошадьми, пушками и повозками. С одного взгляда было ясно, что произошла катастрофа. Люди вперемешку, словно скотина, спали прямо посреди улиц. Мало кому удалось поесть, зато все напились. Армия еще на марше являла собой печальное зрелище, а уж во время бегства она выглядела просто кошмарно. Я пошел в направлении замка, разглядывая по пути окружавшие город холмы. Каждый холм был занят пехотой и артиллерией. Это были пруссаки, готовые в любой момент обрушить на нас шквал огня. Как нам теперь быть? Подписано ли перемирие? Казалось, никого это не волнует. Все чего-то ждали.
Я подошел к зданию префектуры. Вокруг него лежали вповалку сотни людей. Внезапно среди них началось волнение. Все, кто был трезв и не ранен, вскочили на ноги. Показался конный берейтор в императорской ливрее, а за ним двигалась карета, запряженная чистокровной кобылой. В карете находился император. К моему удивлению, он был в цивильном платье. Это было странно. Ведь целых двадцать лет он часто и без всякого повода облачался в военный мундир, а теперь, когда император был обязан выглядеть, как солдат, он предпочел надеть цивильную одежду. Поначалу взгляды присутствовавших приковывала лента ордена Почетного легиона на его сюртуке, но когда люди вгляделись в лицо императора, все как один были поражены и каждый пытался понять, не во сне ли ему привиделось то, что, несомненно, происходило наяву. Тусклый взгляд императора лениво скользил по остаткам его разбитой армии, а сам он был совершенно спокоен и безмятежно разминал пальцами сигарету. Последний раз я видел его в Меце. Мне показалось, что в Седане он выглядел, хоть и утомленным, но более спокойным, чем в тот тревожный момент. Возможно, император испытывал облегчение от понимания того, что "все кончено". Казалось, что его лицо скрыто под бледной маской. Поэтому невозможно было понять, испытывает ли он боль и отчаяние и пытается ли разделить страдание и чувство стыда с теми, кто в тот момент провожал его взглядом. Его никто не приветствовал, никто вообще не издал ни звука. Все ошеломленно, почти с ужасом, смотрели друг на друга и словно пытались спросить: "Куда он собрался?" Я решил, что после подписания перемирия он отправился на поле битвы, чтобы навестить раненых и проверить, хорошо ли организован уход за ними.
На аллее Священников, отделяющей крепость от городских кварталов, я повстречал своего парижского приятеля. Звали его Омикур. Он служил в пехоте лейтенантом. Эта встреча меня обрадовала, потому что я уже начал задыхаться от одиночества и временами даже хотелось плакать. Сейчас мне просто необходимо было с кем-нибудь поговорить и услышать человеческую речь.
Его полк, как и мой, понес большие потери. Они потеряли даже больше людей, чем мы, потому что многие пехотинцы попали в плен. Полк занимал позицию в Живоне, севернее Седана, и противниками у них были саксонцы.
— С шести утра, — сказал Омикур, — мы были совершенно одни и дрались наудачу. Думаю, о нас просто забыли, но напротив были немцы, и мы себя не жалели. Немцев было гораздо больше, чем нас. А потом еще подтянулись прусские гвардейцы и нам стало совсем туго. Нас теснили, погибли полковник и подполковник, солдаты падали один за другим. Когда командир батальона понял, что мы окружены, он приказал мне закопать наше знамя. Потом мы пошли в прорыв, и, думаю, я единственный офицер из всего батальона, кто остался в живых.
Здесь в городе ему повезло больше, чем мне: в одном доме согласились его приютить. Он отвел меня к себе и накормил.
Вскоре поползли слухи о капитуляции, но мы не хотели этому верить. Однако на стенах домов появились официальные сообщения. Оказалось, что слухи были верны. Значит, все кончено. Мы превратились в военнопленных.
— Ну теперь Наполеону Третьему конец, — дрожащим от ярости голосом произнес Омикур.
— Надеюсь, Наполеону Первому тоже.
— А заодно и Наполеону Четвертому.
Весь город словно взорвался от несущихся со всех сторон воплей. После разгрома люди впали в оцепенение, а когда объявили о капитуляции, все встряхнулись. Незнакомые люди что-то бурно обсуждали между собой, повсюду слышались восклицания и проклятья. Солдаты с вызовом и презрением оглядывали генералов. Каждый твердил: "Нас продали!" Тем же, кто с самого начала военной кампании гневно отвергал эти тупые обвинения, сейчас нечего было сказать в ответ. И правда, что тут скажешь? Ясно было одно: военачальники сдали врагу сто тысяч человек с оружием и знаменами. Все принялись уничтожать оружие, чтобы оно не досталось пруссакам. Солдаты разбивали винтовки о мостовые и стены домов, кирасиры побросали в реку каски и кирасы, все улицы почернели от пороха: это солдаты топтали ногами патроны. Какой-то пьяный драгун орал во все горло: "Ведите ко мне лошадей, я их всех зарежу, лишь бы им не достались!"
