Эти люди сделали все, что было в их силах, но при этом огромное количество наших войск вообще не участвовало в сражении! Спустившись с возвышенности на равнину, мы смогли охватить взглядом практически все поле битвы, и нам хорошо было видно, что на склонах холмов оставались в бездействии целые пехотные дивизии, а в оврагах и лощинах стояли, спешившись, солдаты кавалерийских полков. Кавалерия и санитарные повозки никак не могли поделить места стоянок, и в результате многие повозки оставались на открытых участках, в то время как боеспособные полки хоронились в укрытиях.

Пока мы прогуливались, вся армия пришла в движение, смысл которого был совершенно непонятен тем, кто ничего не знал о складывавшейся обстановке. Делалось это по приказу генерала Вимпфена, который сменил командовавшего в начале сражения генерала Дюкро. Сначала войска передвинули вправо, затем влево, после чего их вновь передвинули правее.

Мы прошли вдоль почти всей линии фронта и неожиданно увидели крупное кавалерийское соединение, выстроившееся на равнине у кромки леса. Наш полковник решил присоединиться к этим частям. Если их бросят в сражение, то и мы последуем за ними.

И такая возможность нам вскоре представилась. Перед нами находилась многочисленная пехота противника, занимавшая весь лесной массив. Наша же пехота на этом участке была малочисленной, а артиллерия имела слишком малый калибр, чтобы эффективно отвечать прусским орудиям. В такой ситуации от нас требовалось либо сменить позицию, либо решительно ее защищать.

В итоге командование приняло решение атаковать противника. Полки выстроились в боевые порядки, и горнисты протрубили сигнал атаки. С минуты на минуту должен был завязаться бой.

— Если у вас есть платок, — сказал мне Франческас, — обмотайте им правую руку. Сабля будет крепче держаться в руке и орудовать ею будет легче.

Я чувствовал волнение, но, к счастью, оно не имело ничего общего с моим утренним состоянием.

Мы тронулись. Нам предстояло преодолеть примерно две тысячи метров. Проскакали мы их галопом. Наши резвые кони едва касались копытами земли. Пруссаки встретили нас мужественно. В наше время пехота уже не боится кавалерийских атак. Современные пехотинцы имеют достаточно скорострельное оружие, и, проявив выдержку, они почти наверняка не подпустят к себе кавалерию на близкое расстояние. Прусская пехота не стала строиться в каре, такая тактика не применяется в их армии, но они открыли ураганный огонь, и мы не смогли подойти к их позициям. В пятидесяти метрах от их линии огня наш первый эскадрон был полностью уничтожен, а остальные подразделения не сумели преодолеть образовавшееся нагромождение из убитых людей и лошадей.

Мы откатились назад, а вслед нам летели пули и снаряды. К счастью, на помощь пришла артиллерия. Наши батареи открыли огонь и остановили пруссаков. Все полковые горнисты остались живы. Господин де Сен-Нере подал им знак, раздался сигнал, и мы опять бросились в атаку на прусскую пехоту.

И вновь, как и в первый раз, пехотинцы расстреливали нас с близкого расстояния, однако нам удалось проскочить зону обстрела, перебраться через груды трупов и обрушиться на пруссаков. Но они немедленно контратаковали нас с флангов и отбросили от своих позиций.

Вернувшись на исходную позицию, мы посчитали, скольким из нас удалось остаться в живых. Оказалось, что уцелел лишь каждый четвертый. Меньше, чем за десять минут наш полк был уничтожен. Вспоминая об этой атаке, я каждый раз недоумеваю: почему не убило нас всех, от первого до последнего солдата?

Оставшиеся в живых сгрудились вокруг нашего полковника. Я ощупал себя и свою лошадь, чтобы убедиться, что мы с ней действительно еще живы. Ни у нее, ни у меня не было ни одной царапины. Появился Франческас. От его сабли осталась одна рукоятка.

— Ей-богу, — сказал он, — саблей я только колол, но у этих чертовых пруссаков кирасы под мундирами, вот сабля и сломалась. Когда опять будет атака, колите в нос, д’Арондель, только в нос.

Тут он закачался и рухнул на землю. Я спрыгнул с лошади, торопясь помочь ему.

— Бесполезно, — тихо проговорил Франческас, — думаю, мне уже никогда не увидать родного дома.

Пришлось нам покинуть эту позицию, на которой полк понес такие большие потери. Мы уходили. Место, которое мы оставляли, было завалено трупами, и повсюду, громко стеная, лежали раненые солдаты. Это было невыносимое зрелище. Хотелось спросить: где сейчас Наполеон III, где Оливье, где Лебеф?

Рядом со мной оказался господин де Сен-Нере. Он печально взглянул на меня. В глазах у него стояли слезы.

— Видите, как все выпито, — сказал я.

— Да, но дело еще не окончено.

Сражение действительно продолжалось. Многие генералы и целые полки успели укрыться в городе, но остались и другие генералы, которые продолжали драться.

Какой-то генерал остановил нашу колонну. Говорили, что это был сам Дюкро. Ему удалось собрать несколько полков, а также остатки кавалерии и артиллерии.

Пруссаки, занявшие оставленную нами территорию, засыпали нас снарядами, а в это время их пехота пошла в наступление. Они уже приближались, стараясь взять нас в кольцо.

Необходимо было отбросить пруссаков или хотя бы пробить брешь в их рядах. Для этого вновь потребовалась кавалерия. В наличии были подразделения африканских стрелков и гусар.

Нас построили в боевой порядок. Господин де Сен-Нере, командовавший атакой, воскликнул:

— Вперед, дети мои, за честь Франции!

Но тут рядом с нами разорвался снаряд. Моей лошади распороло осколками брюхо, а меня оглушило и сбросило на землю. Когда мне удалось подняться на ноги и оглядеться, я увидел господина де Сен-Нере. Он неподвижно лежал на земле. Я бросился к нему. Полковнику повезло меньше, чем мне. Осколок снаряда разворотил ему грудь.

— Вперед, дети мои, за честь Франции!

Он уже не мог говорить и только слабеющей рукой сжимал мою руку.

XII

Кавалерийская атака не удалась. Мы потеряли не менее восьмисот человек. Наше отступление было таким же мощным, каким бывает откат волны во время бури. Отступая под огнем противника, люди сметали все на своем пути. Я пытался остановить кого-нибудь из бегущих людей, чтобы они помогли мне вынести моего несчастного полковника. Но куда там! На меня либо вообще не обращали внимания, либо, соизволив оглянуться на бегу, издевательски шутили или давали циничные советы.

— Он же умер, оставь его в покое.

— Ты вывернул его карманы?

Недалеко от того места, где лежал полковник, раскинулись заросли терновника и ежевики. Их колючие ветки так сильно переплелись, что казались непроходимыми, и все отступавшие старались обойти эти заросли стороной. Я поднял на руки господина де Сен-Нере, перенес его