от всех Поместных Православных Церквей, поэтому отпавшие от Православия сюда совершенно не относятся.

Беженец. Несомненно, вопрос стоит здесь не так или не так просто: раскол или разделение Церкви на две части, хотя исторически они удалились и отчуждились друг от друга, не прекращает их взаимного существования друг для друга. Запад не есть мертвая, допустим даже если и омертвевшая, часть тела церковного, так и по смыслу догматического определения следует. Значит, вполне Вселенского собора без участия Западной Церкви быть не может.

Светский богослов. После того как они совершили братоубийство раскола, искажения Символа и дальнейших еретических учений, они для Церкви не существуют.

Беженец. И потому можно со спокойной совестью и нам также совершать братоубийство. Как легко отделываться этими фразами.

Светский богослов. А разве они этим стесняются? Сколько они насчитывают мнимовселенских Соборов, на которых был представлен только Запад?

Беженец. Их догматическое самосознание позволяет это им в гораздо большей степени, чем нам, потому что они имеют в лице Папы, так сказать, самую субстанцию вселенскости. Но, глядя со стороны, надо, конечно, признать, что эти Соборы не являются Вселенскими ввиду отсутствия Востока, они во всяком случае имеют в этом духовный ущерб, это должны признать, по моему мнению, и сами католики. Должны это признать и мы. Однако, оставляя эту пререкаемую область, и для православного Востока, точнее для Русской Церкви, такой Собор неосуществим.

Светский богослов. О чем вы говорите? Такой Собор был осуществлен в 1917/18 годах, и если он не занимался догматическими вопросами, то это потому, что их и не было, и было не до них. Но он отлично справился бы и с догматическими вопросами, не хуже Константинопольских Соборов XIV века о свете Фаворском.

Беженец. Но как вы считаете: являются ли постановления Константинопольского собора догматическими определениями всей Церкви, не подлежащими новому обсуждению, хотя о них, вероятно, и не слыхала тогда Русская Церковь, изнемогавшая под татарским игом?

Светский богослов. Конечно, являются. Вот в таких-то случаях и получает значение рецепция, принятие всем телом Церкви, хотя бы мы непосредственно и не участвовали в обсуждении вопроса.

Беженец. Удобство большое при всяких затруднениях – эта рецепция; все можно и понять, и разрешить, хотя Русская Церковь даже не в состоянии была тогда и понять, о чем это спорили паламиты с Акиндином и Валаамом. Впрочем, в Константинополе, вероятно, иначе истолковали бы эту рецепцию: она разумеется сама собой для Русской Церкви не в силу там согласия тела церковного, а в силу того, что Константинопольская Церковь это повелевает подчиненной ей епархии русской. Возможно, что там и до сих пор держатся такого понимания, ведь во «Вселенской» Патриархии всегда были папистические замашки. Но если бы то был не Константинопольский, а Московский Собор, который вынес бы какое-нибудь догматическое определение, как отнеслись бы к нему в Константинополе? Разумеется, потребовали бы его к себе на проверку и утверждение, а может быть, и неутверждение. Вероятно, что туда же присоединились бы антиохийцы, александрийцы, – ведь издревле Александрия клокотала догматическими спорами, – иерусалимцы и любая из этих Церквей имела бы право сорвать догмат, своим несогласием наложить польское veto и возвратить вопрос к его первоначальному состоянию.

Светский богослов. Единственный отсюда вывод тот, что догматические вопросы надлежит обсуждать при участии представителей Восточных Патриархий.

Беженец. А кто же созовет такой Вселенский собор? Где та власть, все равно светская или церковная, которая это осуществит? Ее нет. Да и нужно правду сказать: какое же соборование возможно между нами и коптами или, там, арабами, с которыми мы и обедни-то сообща не умеем отслужить. Это – фикция, которая при московских царях прикрывалась появлением при московском дворе восточных милостынесобирателей, устраивавших пародию соборности. Таким образом возникли и клятвы на старообрядчество 1666 года. Но теперь, в наши дни, такой маскарад не нужен и не возможен. Остается один Русский Собор, который явным образом не полномочен вынести догматическое определение. Рассуждая отвлеченно, теоретически, возможен и необходим для сего Вселенский собор Православных Церквей, но фактически, исторически это давно уже невозможно.

Светский богослов. Помимо Собора, возможно соглашение всех Церквей в лице их Патриархов. Вот, например, известное Послание Восточных Патриархов 1848 года, принятое всеми Церквами, имеет значение источника вероучения в Православной Церкви, подобным же образом и другие случаи.

Беженец. Я знаю, что в учебниках приписывается такое значение, но кем оно признано и подтверждено? Ведь это только до первого случая, и вся авторитетность подобных изъявлений держится в воздухе: так было, например, с Катехизисом Петра Могилы, который был первоначально одобрен и на Востоке, а затем попал под подозрение, так же было и с Требником его. Ведь Патриархи сами по себе, ни в отдельности, ни в совокупности, не обладают ни непогрешительностью, как в этом нас достаточно убеждает история, ни учительным авторитетом. И все кажется благополучным только при всеобщей спячке, пока не поднялась догматическая буря. Тогда «Послания Восточных Патриархов» превращаются в простые письма, не многим более. Во всяком случае, волею Провидения вопрос об учительном авторитете в Православии жизнью уже поставлен и настоятельно требует разрешения.

Светский богослов. Вероятно, вы имеете в виду эту афонскую бурю в стакане воды, бунт русских монахов на Афоне. С ними некоторое время носились наши любители всяких острых ощущений, затем, по-видимому, бросили.

Беженец. Дело не в афонских монахах и не в этих любителях, а в том, что, кажется, впервые за все время существования Русской Церкви в недрах ее самой, а не в Византии возник серьезный догматический вопрос, требующий серьезного догматического обсуждения, – о почитании Имени Божия. Сначала вопрос этот хотели хулиганизировать, по методу митрополита Антония, газетной презрительной руганью, а затем схватились за более реальное средство церковного единения – увещания с военной экспедицией и пожарной кишкой. И сейчас тошно вспоминать об этом безобразии. Но это только так, бытовая страница из жизни в «единстве свободы и любви», каковым объявлено было за границей наше историческое Православие. Гораздо серьезнее то, что получается из духовной стороны движения. Проследите судьбы самого вопроса. Сначала Священный Синод состава 1913 года, то есть все с тем же неизменным митрополитом Антонием, принял на себя роль вероучительного авторитета и в своем определении и приложенных к нему трех докладах разрубил гордиев узел. Не будем говорить, каковы определение и доклады – едва ли ими будет гордиться когда-нибудь Русская Церковь. Важно то, что и сами их авторы не сочли свой авторитет достаточным, но обратились и к Константинопольскому Патриарху, который от себя тоже вынес определение, имевшее, впрочем, лишь дисциплинарную силу относительно монахов