Я посмотрела на Мурку. Мурка недоуменно пожала плечами.

— Мышь, ты что? — ласково спросила я и положила руку ей на голову.

Мышка дернулась.

— Там… там… — всхлипнула она и затряслась, как наш мотоциклет перед стартом. — Он голый… на улице… Это так неприлично!

— Да кто голый, Мышь! — Мы с Муркой оглядели площадь, но не заметили никакой порнографии.

— Он… он… — Мышка вытянула ручонку и ткнула пальчиком в сторону Давида.

— Мышь! — строго сказала я. — Тебе сорок лет. Ты культурная девушка. В университете училась. Муж у тебя писатель. Это произведение искусства, понимаешь?

— Произведения искусства в музее! — истерически закричала Мышь, так и не высунув голову из колен. — А он на улице! Увезите меня отсюда немедленно!

Мурка закатывает глаза и садится за руль.

— Черт с вами! — говорит она и рвет с места в карьер. — Едем на тот берег, пуритане чертовы!

— А что на том берегу?

— Ну что-нибудь да есть!

И мы едем. Мы несемся по флорентийским улицам без руля и без ветрил, потому что понятия не имеем, как попасть на тот берег. Время от времени нас выносит к какой-то здоровенной каменной махине. Мне кажется, что мы объехали эту махину уже со всех сторон, но почему-то она все время встает у нас на пути.

— Санта-Мария дель Фьоре! — на полном ходу комментирует Мурка, и слова ее приносит к нам жаркий флорентийский ветер. — Всюду торчит и никуда не влезает!

— Где торчит? Куда не влезает? Что ты несешь!

— Самый большой католический собор в мире! Куда ни встань, отовсюду виден! Не влезает ни в одну фотографию! Только частями! — И Мурка делает крутой вираж.

— Куда ты едешь, Мура? — Я пытаюсь перекричать свист в ушах, и мне это удается.

— За ним! — Мурка кивает на впереди идущий мотоцикл.

— А если он не туда?

— А если туда?

— А вдруг нет, Мура? Ты же его не спрашивала!

— Ну хоть кто-нибудь туда едет! Надо же за кем-то держаться!

В принципе она права. Дороги мы все равно не знаем. И куда ехать, нам решительно все равно. Мы выскакиваем на набережную. Впереди маячит мост. Мурка назидательно смеется. Смех ее означает: вы мне не верили, а я вот какая кысонька, привезла вас прямо к переправе, даже не уронила никого.

Что правда, то правда. На этот раз Мурка не успела нас извалять. Она с триумфом въехала на мост и вдруг резко затормозила. Мышка подскочила в своей коляске. Я стукнулась шлемом о Муркину спину. Мотоцикл задохнулся и встал как вкопанный.

— Мура, почему мы встали?

— Мост пешеходный, — невозмутимо ответила Мурка, слезая на землю и стаскивая с головы шлем.

Понте-Веккьо. Мост, где разбиваются сердца. В том смысле, что здесь торгуют золотом. Самые старинные и знаменитые флорентийские золотые лавки лепятся на Понте-Веккьо, как ласточкины гнезда к скале. Некоторым по пятьсот лет. Ни одна нормальная женщина не устоит перед такой красотищей. Мы идем по Понте-Веккьо, и наши сердца разбиваются почти мгновенно.

— Нравится? — дергает меня за рукав Мышка, кивая на витрину.

Нравится. Колечко маленькое, тоненькое. Собственно, не колечко, а целых три, продетых друг в дружку. Одно из белого золота, другое из красного, третье из желтого. Вообще-то я такое разноцветье в металле не люблю. Если носишь серебро — носи серебро. Если золото — то одного цвета. Но, глядя на это колечко, я понимаю, что без него из Флоренции не уеду. Мы смотрим на Мурку. По ее лицу видно, что ей очень хочется сказать какую-нибудь гадость. Ну, там: «Вкус у вас, девки, как на узбекском базаре». Но никакая гадость ей в голову не приходит, потому что колечко ей самой ужасно нравится. Она кивает, и мы входим в лавку. В лавке нам наливают кофе и выдают по бумажке с печатью. Бумажка — чек. По этому чеку мы на обратном пути в аэропорту получим за кольца компенсацию. Это в Италии такая добрая традиция. Компенсировать бедным туристам затраты на золотишко.

Мышка расплывается в улыбке. Она действительно бедный турист. Ей эта компенсация — во как нужна! На эту компенсацию она в аэропорту купит Джигиту подарок, хотя, на мой взгляд, лучший подарок для него — пачка стрихнина из ближайшей аптеки. Мурка исподлобья глядит на продавца. Мурка насторожена. В этой компенсации она видит подвох. По ее мнению, за приличные вещи не приплачивают. В общем-то, она права. Как бы то ни было, мы покупаем три кольца и тут же надеваем на пальцы. Мышка жмурится от удовольствия. Она давно не делала себе подарков.

Мы выходим обратно на набережную и седлаем нашего пятнистого друга. Пятнистый друг стоит насмерть. Мурка пинает его ногой, и мне становится страшно. Я-то знаю, что может сделать Мурка с транспортным средством, если разозлится. Особенно с чужим. В Питере это тоже знают. Один постовой на углу Литейного и Невского, когда видит Муркин джип, тут же перекрывает движение и объявляет в громкоговоритель, что тем, кто не хочет быть подрезанным и подбитым, следует немедленно прижаться к тротуару. Народ прижимается, и Мурка невозмутимо следует своим путем. Некоторые водители выступили по этому поводу с нотой протеста, но другие, те, кто уже встречался с ней на дороге, объяснили товарищам, что лучше молчать, а то хуже будет.

Итак, Мурка пинает мотоцикл. Потом задумывается. Потом долго на него смотрит. Мотоцикл отвечает ей нахальным взглядом стеклянных круглых глаз. Он и не думает заводиться.

— А черт с ним! — вдруг заявляет Мурка, разворачивается и двигает в другую сторону.

Мы бежим за ней.

— Мура! Мура! Как же мы можем его бросить! Он же чужой!

— А черт с ним! — повторяет Мурка. — Я что, нанималась, что ли, его на себе таскать?

— Но его же надо сдать обратно! Нас же отсюда не выпустят!

— Да не надо его никуда сдавать! — Мурка начинает терять терпение. — Они в этом гараже меня умоляли, чтобы я его забрала! В ногах валялись. Он у них с тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года торчал, место занимал. Его из Москвы привезли, с фестиваля молодежи и студентов.

— От-т-ткуда? — Я чувствую, что у меня начинает кружиться голова.

— Господи, ну что же вы с Мышей, русского языка не понимаете? Дедушка владельца гаража ездил в Москву на фестиваль молодежи и студентов в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году. Привез мотоцикл. «Ява» называется. Подарок комсомольцев Краснопресненского района. Он уже тогда не ездил. А этот дедушка до сих пор жив. Знаете, как обрадовался, когда услышал русскую речь! Что вы! Решил, что я за мотоциклом приехала. От комсомольцев Краснопресненского района. Плакал. Просил приветы передавать.

Мы идем к центру города. Мышка отстает. Я оглядываюсь. Мышка стоит, глядя на брошенный мотоцикл.

— Ты что, Мышь?

— Так он, значит, наш… — задумчиво говорит Мышка.