Я снова смотрю на улицу. Действительно, мотоциклы. Дикое количество мотоциклов с диким ревом проносятся мимо наших окон. Кажется, вся Флоренция села на мотоциклы. Вот мчится ветхая старушонка. Седые волосы торчат из-под шлема. За старушонкой мчится еще более ветхая старушонка. Седые волосы развеваются по ветру. Старушонки что-то кричат в мобильные телефоны. Их крик доносится до нашего третьего этажа. Сдается мне, они болтают друг с другом.

— Ты видишь? Видишь? — возбужденно шепчет Мурка. — Все на мотоциклах! Это у них традиция такая! И мы тоже будем! Мы возьмем мотоцикл напрокат! И шлем! Мой шлем в рюкзаке остался! Надо шлем, и очки, и мобильник! Немедленно купить мобильник! — Речь ее становится все более сбивчивой. Мурка входит в раж.

— Мура! — говорю я и предостерегающе поднимаю палец, чтобы привлечь Муркино внимание. — Нас же трое, а мотоциклы двухместные.

— Возьмем с коляской, — не задумываясь отвечает Мурка. — Все равно Мышь в седло не засунешь.

— С коляской не развернемся. Улицы узкие.

— Развернемся! — уверенно бросает Мурка и двигается к двери. — Ну ладно, Мопс. Поднимай Мышь, мой, одевай, корми завтраком. Я за транспортным средством.

И хлопнула дверью.

А я осталась в полном недоумении. За тридцать лет нашей дружбы это был первый случай, когда Мурка добровольно отказалась от завтрака. Ах, нет, было дело лет пять назад, когда ребенок Кузя первый раз пошел в первый класс. Мы с Мышкой специально приехали из Москвы, чтобы проводить нашего ангела в школу. Первого сентября все встали очень рано. Лесной Брат решил не ходить на работу. Ребенок Машка решила пропустить занятия в институте. Я испекла праздничные блинчики с клубничным джемом. Мышка еще раз прогладила Кузин костюмчик и белую рубашку. Лесной Брат почистил ботинки и проверил ранец. Ребенок Машка сгоняла к метро за гладиолусами. Ребенок Кузя самостоятельно вымыл шею и уши. Только Мурка спала глубоким мирным сном, с головой укрывшись одеялом.

Ровно в восемь часов мы все стояли в дверях. Мы втиснули Кузю в новый костюмчик, нацепили на него ранец и сунули в руку гладиолусы. Мурка спала глубоким мирным сном.

Мы вошли в спальню и осторожно прошептали:

— Мура! Пора!

Мурка не пошевелилась. Тогда Лесной Брат твердым шагом подошел к кровати и сдернул с нее одеяло. Мурка лежала в джинсах, свитере и кроссовках.

— Мура, почему ты спишь в одежде? — строго спросил Лесной Брат.

— Штбы не опздть в шклу, — пробормотала Мурка, не открывая глаз.

Мы с Мышкой отодвинули Брата от кровати, взяли Мурку под мышки и подняли. Мурка висела между нами, как тряпочка. Мы вынесли ее из спальни, спустили по лестнице и понесли к джипу. Предполагалось, что в школу мы поедем на двух машинах. Впереди — Лесной Брат с ребенком Кузей. Следом — мы на Муркином джипе. Однако в джип Мурка не залезла. Она просто не встала на ноги. Мы запихнули ее на переднее сиденье к Лесному Брату и вчетвером утрамбовались на заднем сиденье.

К школьному двору мы несли ее, делая вид, что три подружки-хохотушки прогуливаются вдоль улицы под руку. Во время торжественной линейки мы закрывали ее своими телами. Но один въедливый молодой папаша все же заметил неладное. Он подошел к нам и склочным голосом спросил, что это такое мы тут принесли, здесь все-таки школа, здесь дети, между прочим. Мы растерялись, но Мышка быстро пришла в себя и с большим достоинством ответила, что это мама одного прелестного малыша, которую для такого торжественного случая буквально на секундочку отпустили из больницы, где она находится под глубоким наркозом, вообще-то местном, но местами общим. И злобный папаша больше к нам не приставал. Когда линейка закончилась и Кузя удалился в школу, мы понесли Мурку домой и уложили обратно в постель, где она и пролежала до семи часов вечера. За это время мы приготовили обед, испекли торт, встретили Кузю, пообедали и сделали с ним уроки. В семь часов Мурка выползла из спальни, съела остатки блинчиков с клубничным джемом и на наш вопрос, не хочет ли она что-нибудь узнать о сегодняшнем дне, кивнула.

— Нет ли супа и котлет? — поинтересовалась Мурка, слизывая с тарелки джем.

Потом, спустя несколько месяцев, мы спросили у Мурки: что это было? Как вообще классифицировать ее поведение? Каким образом она планирует оправдываться перед общественностью?

— Нервная почва, — был ее краткий ответ.

Но мы ей не поверили.

Я решила, что до поры до времени не буду говорить Мышке, куда отправилась Мурка. Вдруг ей не удастся взять мотоцикл напрокат, вдруг обойдется, а Мышка разнервничается, плакать начнет… Но не обошлось. Когда мы допивали кофе, на пороге ресторана появилась Мурка. На голове — мотоциклетный шлем, на глазах — очки, на груди — мобильник, в руках — еще два шлема и две пары очков. Она сунула нам наши очки и шлемы и повела показывать мотоцикл.

Мотоцикл выглядел так, будто только что переболел ветрянкой. Видимо, его сильно били, а потом замазывали ссадины зеленкой. Он был весь пятнистый, а там, где не пятнистый, — ржавый.

— Ты чего, Мура? Что ты взяла? — Меня за просто так голыми руками не возьмешь, но тут даже я оторопела.

— С коляской новых не было! — отрезала Мура и велела нам загружаться.

Она потуже затянула ремень Мышкиного шлема, пристегнула ее ремнем безопасности и показала мне на заднее сиденье. Я уместилась у нее за спиной и схватила ее за зеленый ситцевый поясок.

— Держись крепче! — коротко сказала она и завела мотор.

Мотоцикл затрясся, как припадочный. После нескольких безуспешных попыток завестись Мурка велела мне слезть и толкать. Я слезла и начала толкать. Мотоцикл толкаться толкался, а заводиться — никак. Наконец он чихнул, плюнул в меня дымом и отчетливо сказал: «Кря!» После чего завелся и не останавливался уже никогда.

Дребезжа и прихрамывая, мы двинулись в путь. Первым делом Мурка схватила мобильник и начала что-то в него кричать.

— Мура, кому ты звонишь? — спросила наивная Мышка.

— Вам! — ответила Мурка, не выпуская мобильник из рук.

— Но мы же тут!

— Вот и хорошо. Не придется тратиться на международные звонки. — И Мурка дала газу.

На страшной скорости шестьдесят километров в час мы пролетели мимо галереи Уффици. Внушительная очередь любознательных граждан стояла на улице, чтобы попасть в галерею и полюбоваться на бессмертные творения художников Возрождения. В принципе, я бы тоже не отказалась полюбоваться. Но Мурка не смогла остановиться. На всем скаку она вылетела на площадь Синьории и дала по ней несколько кругов, распугивая доверчивых голубей и туристов.

— Посторонись! — орала Мурка. И они почему-то сторонились. — Глядите направо! — орала Мурка нам с Мышкой. — Он там!

— Кто там? — орали мы в ответ.

— Давид! — И Мурка осадила железного друга.

Железный друг выключаться не хотел и пыхал на голубей черным дымом. Мурка стащила меня с заднего сиденья, похлопала по щекам, приводя в себя, и развернула лицом к Давиду. Давид как Давид. Стоит на солнышке. Пращу держит. Культурный слой, конечно, давит. Ну, что это Микеланджело. Такая заметная фигура в мировом искусстве. И все прочее. А в общем — ничего особенного, как в Пушкинском музее. Все это я собиралась изложить Мышке и уже повернулась к ней, но… Мышка сидела в своей коляске, высоко подняв коленки и спрятав в них лицо. Плечики ее тряслись.