Дело заканчивается печально. К концу дня мы все напиваемся до свинского состояния, хватаем Чинзано под мышки, волочем в коридор и начинаем объяснять правила пионерской игры «штандор», подкидывая в воздух Мышкины вязальные клубки.

— Штандор! — кричит Мурка. — Лови клубок, дурак! Мопс, тащи мел! Надо начертить круг!

Испуганные пассажиры поспешно запирают двери своих купе. Чинзано скачет за клубками, спотыкается об угол ковра, падает и расквашивает нос. Я беру его за руки. Мурка берет его за ноги. Мышка подпирает его посередине — чтобы не провисал. В таком положении мы несем его в купе. Это уже становится доброй традицией — заносить в купе бездыханного Чинзано. В купе Мышка быстро ориентируется, вытаскивает чемодан с лекарствами и раскладывает на сиденье медикаменты. Сначала по назначению. Желудочные — к желудочным. От головной боли — к головной боли. Сердечные — к сердечным. Ну и так далее. Потом Мышка морщит лоб, трет пальцем нос и смешивает лекарства, как жуликоватый картежник карты. И начинает раскладывать заново. По алфавиту. Ну, там, анальгин, бисептол, валидол, гутталакс… Однако вскоре она начинает хмуриться снова. И снова трет свой нос. И снова смешивает лекарства. И глядит на нас жалобными пьяными глазами.

— Девочки, — говорит она душераздирающим голосом. — Как быть? Как жить дальше? На каждую букву навыпускали по куче лекарств! Вы смотрите — анальгин, аспирин, ампициллин, аскорутин и активированный уголь! Как разобраться?

— Клади по размеру! — советует Мурка.

— Или по кнсстенции, — вступаю я.

— По чему? — хором переспрашивают Мурка с Мышкой.

— Кнсстенции. Жждкое к жждкому. Тврдое к тврдму.

По-другому у меня после граппы как-то не выговаривается. Мышка радостно кивает. Она поняла. Она снова обрела смысл жизни. Она возится со своими лекарствами, пока на самом дне кучи не находит лейкопластырь.

— А это куда? — интересуется она. — Он же резиновый.

— А это — сюда! — говорим мы и тычем пальцами в нос Чинзано.

О Чинзано-то Мышка совсем позабыла! Она смотрит на его расквашенный нос, будто видит его впервые, со зверским выражением лица отрывает кусок от лейкопластыря, со всего маху не глядя лепит его на Чинзано и прихлопывает сверху ладошкой. Однако на нос не попадает. Она попадает гораздо ниже. Куда — умолчу.

Флоренция встречает нас как родных. Мы идем по перрону, слегка пританцовывая и заливаясь бессмысленным смехом. Мышка попадает ногой в лужу, и это вызывает такой приступ веселья, что к нам подходит дежурный по вокзалу и вежливо интересуется, не показать ли синьорам, где выход, и не вызвать ли такси. Синьорам не нужен выход. Синьоры не хотят такси. Синьоры хотят стоять в луже. Дежурный отходит. Все-таки в Европе очень терпимый народ. Чинзано крутится вокруг нас, подпрыгивает, стучит ножкой о ножку и кричит: «Оп-ля!» Мышка кричит ответное «Оп-ля!» и выпрыгивает из лужи. Мы продолжаем наш путь. Чинзано провожает нас до отеля. Он затаскивает в холл наши чемоданы и галантно целует нам руки. На Мышку он смотрит совершенно ошалевшими глазами.

— Ла белле синьора! — говорит он, преданно глядя ей в глаза. — Не одолжите ли пару лир до получки?

Мышка млеет.

— Одолжим? — застенчиво спрашивает она у нас.

— А когда у него получка? — интересуется Мурка.

— Двадцать первого! — с достоинством отвечает Чинзано.

— Ну конечно! — блеет Мышка. — Мы же до двадцать первого не уезжаем?

— Двадцать первое сегодня, — мрачно говорит Мурка.

— Ну, тогда до четверга! — И Чинзано очаровательно улыбается шахматными зубами.

— Четверг тоже! — мрачно говорит Мурка и вытаскивает календарь.

Чинзано ежится и линяет. Он застенчиво приобнимает Мышку и что-то шепчет ей на ухо.

Мы поднимаемся в номер. В номере Мышка нервно ходит из угла в угол со значительным выражением носатого лица.

— Девочки, — наконец произносит она, останавливаясь посреди комнаты, — я должна сделать вам важное сообщение!

— Неужели эта потертая галоша сделал тебе предложение? — в грубой форме спрашивает Мурка, но Мышка не обращает на нее никакого внимания.

— Завтра вечером мы приглашены в гости к Чинзано! — сообщает она. — Мне бы очень хотелось, чтобы вы произвели благоприятное впечатление на его жену. И пожалуйста, не налегайте на спиртные напитки! Я не перенесу, если вы напьетесь!

Мы с Муркой глубоко вздыхаем и забываем выдохнуть.

— Мы… напьемся… — лепечем мы в полнейшей прострации от такой наглости. — Мышь, а ты уверена, что с этим условием мы приглашены именно к Чинзано? Может, к папе римскому? Ты не перепутала?

Но Мышка игнорирует наш сарказм. Она готовится к большому выходу. Она сидит на краю кровати и корябает что-то на листе бумаги.

— Вот, — говорит она. — Послушайте. Праздничное приветствие.

Неплохо?

— Неплохо, — искренне отвечаем мы. — Только его жене может не понравиться.

— А, ну да. — Мышка задумчиво грызет карандаш. — Тогда так.

Так лучше?

— Лучше, — искренне отвечаем мы. — Только менять надо было первую строчку, а не вторую.

— Почему? — удивляется Мышь.

Ну что мы можем ей ответить?

Проснувшись на следующее утро, я вижу Мурку, которая стоит у окна в своих — то есть чужих — мужских штанах и поигрывает хвостиком зеленого пояска. Услышав мое шевеление, Мурка оглядывается.

— Иди сюда! — И Мурка машет мне рукой.

Я заворачиваюсь в одеяло и подползаю к окну. Мурка задумчиво смотрит на улицу.

— Видишь? — спрашивает она.

— Вижу, — отвечаю я.

— Что? — спрашивает Мурка.

— Улицу, — отвечаю я.

— А на улице? — спрашивает Мурка.

На улице я вижу дома. Напротив нашего отеля — остерия. По улице идет женщина в туфлях на шпильках. Она тащит огромный горшок с фикусом. Итальянки обожают ходить на высоких каблуках и таскать горшки с цветами. Они постоянно обустраивают свое жилище. Улица резко уходит наверх и, как гриб шляпкой, венчается куполом огромного собора. Все это я доступно объясняю Мурке.

— Это все? — интересуется она.

— Все, — отвечаю я.

— Смотри внимательно! — приказывает Мурка и, понизив голос до зловещего шепота, произносит по слогам: — Мо-то-цик-лы!