влияет. Ланну и так каждый чертов день приходится иметь с этим дело, он хотел бы хоть ночью забывать.

Положив руку на его правое бедро, она притянула его к себе. Прижавшись напряженным членом к ее упругому животу, он шумно выдохнул и обнял ее крепче. И этого тоже мало, она нужна ему вся, целиком и сейчас же — он скучал по ней невообразимо долгое время. И пусть это время вышло и все снова хорошо, от мысли о том, что это может повториться, никак не отделаться — она в каждом его движении, слишком резком, каждом объятии, слишком сильном, каждом поцелуе, слишком жадном.

Какой же ты трус, Ланн. И насколько же легче, когда нечего терять…

Кровать была жесткой и слишком тесной для двоих, но спасибо хоть не скрипела — оповещать соседей о том, что здесь происходит, совершенно не хочется. Не отрывая взгляд от лица Сайдири, ее припухших от поцелуев губ и блестящих черных глаз, Ланн переплел пальцы покрытой чешуей левой руки с ее теплыми пальцами — она ведь не сбежит, если он будет держать ее за руку, правда? Он сделает все, чтобы она не захотела…

Сомкнув губы вокруг острого коричневого соска, он услышал резкий вдох и почувствовал, как выгнулось навстречу ее тело. Ланн почти забыл, как здорово осознавать, насколько сильно он ей нравится. Пожалуй, стоит здесь задержаться, эти вздохи и тихие стоны того стоят…

Сайдири провела свободной рукой вниз по его животу и коснулась члена. Охнув, он подумал, что это нечестно, поднял на нее глаза, но так ничего и не сказал. Когда она играла честно, черт возьми?

Восхитительно. Такие осторожные, но твердые движения. Гораздо лучше, чем, сгорая от стыда, истязать себя самому, стараясь как можно быстрее и тише избавиться от напряжения, чтобы потом вернуться в лагерь, сесть в двух шагах от нее и снова делать вид, что ничего особенного не происходит. Но больше не нужно прятаться, пусть видит, что делает с ним.

И она смотрела. Облизывая губы и тяжело дыша, она переводила взгляд с его лица на тело и ей нравилось то, что она видела.

— Да, он всего один, что бы там про полуящеров не говорили, — уронив голову на подушку над ее плечом, криво усмехнулся Ланн, — надеюсь, ты не разочарована?

Тихо рассмеявшись, она отпустила его и скрестила ноги за его спиной.

— Ты можешь хоть немного побыть серьезным?

— Я серьезен, — сжимая ее ладонь снова, мягко ответил он. — Насколько голый мужчина вообще может быть.

На то, как она запрокидывает голову и кусает губы, чтобы не стонать, когда он входит в нее, Ланн мог бы смотреть вечно, но боялся, что в таком случае не продержится долго, так что глаза пришлось закрыть. Чтобы потерять голову, хватало и того, как она звала его по имени и просила не останавливаться. Как будто после долгой разлуки ему так уж много нужно…

Соленая от пота кожа, дрожащий шепот, тихий стон и восхитительное горячее тело, вздрагивающее от каждого толчка — она здесь, она принадлежит ему снова, и этого все равно мало. Проклятье, он считал, что может обходиться малым, он жил так всю свою жизнь, но стоит получить желаемое и тут же хочется больше. Она нужна ему каждый день: в его доме, в его постели, в его жизни… Только бы она тоже этого хотела!

Резко прогнувшись в спине, Сайдири сжала его руку так сильно, что суставы хрустнули, но боль была недостаточно сильной, чтобы о ней беспокоиться — зато помогла не сорваться в самый неподходящий момент. Со стоном выдохнув ее имя, Ланн свалился на бок и едва успел сделать пару движений рукой прежде, чем волна удовольствия накрыла его с головой.

Едва отдышавшись, он поднялся, чтобы найти какую-нибудь тряпку, использовать ее по назначению, а после, лучше всего, сжечь.

— Не стоит заводить детей от монгрелов, — горько усмехнулся Ланн, поймав ее недоумевающий взгляд. — Если ты вдруг подумала, что было бы неплохо — скорее всего будет очень плохо.

Сайдири приподнялась на кровати и откинула со лба мокрые волосы.

— Ты жив, а Савамелех — нет.

— Я не знаю, как его убийство вообще должно помочь, если скверна течет по нашим жилам с рождения. Пока я не попал в Бездну, я даже не знал, в чем наша вина, и никто не оглашал нам условия освобождения от проклятья. Убить Савамелеха? Убить его и всех в племени, кто когда-либо ел человеческое мясо? Семь раз обойти статую Голфри, прыгая на одной ножке и прося прощения за то, чего лично мы, внуки провинившихся, никогда не делали? — закончив приводить себя в порядок, он вернулся в постель. — Если только боги смилостивились над нами… но я покинул племя прежде, чем узнать это точно. И я не собираюсь проверять.

— Почему ты ушел? — рассеянно поглаживая его по плечу, спросила она. — Если это было так важно…

Грустно улыбнувшись, Ланн крепко обнял ее и промолчал. Он не знал, что ответить.

* * *

Уснул Ланн только под утро, вцепившись в свою женщину, как в лучшую добычу в жизни и ценнейшее сокровище на свете, а разбудил его крик бакалейщика, расхваливающего товар прямо под окнами таверны. Солнце успело нагреть комнату и подбиралось горячим пятном от окна к самой кровати, становилось душно. Ланн лениво улыбнулся и обнаружил, что руки его пусты и в постели он один.

Пытаясь подавить панику, он поднялся и осмотрел комнату. Никаких вещей Сайдири или хотя бы следов ее присутствия — вторая кровать не смята, нет ни сумки, ни плаща. Спокойно, Ланн! У нее нет никаких причин сбегать — все было прекрасно, правда?

Да, прямо как в прошлый раз!

Стиснув зубы, он вскочил и наскоро оделся. Подобрать с пола сумку и оружие и вовсе не заняло времени. Ланн понятия не имел, где искать, но он нашел ее один раз и сделает это снова.

И, рывком открыв дверь в коридор, он чуть не сбил ее с ног. Отшатнувшись, Сайдири выругалась, потому что из крынки, которую она несла в правой руке, молоко выплеснулось на пол, левой рукой она прижимала к себе свежий хлеб и кусок сыра. Она купила завтрак. И, конечно, уходя на десять минут, она взяла с собой все свои вещи — она делает так уже много лет и