Маша быстро покосилась на Мира, его лицо побледнело… Мир видел его!

Видел то, что не могли увидеть они.

То, что видел и написал Котарбинский: как ангел спускается с небес и девушка в розовом с надеждой тянет к нему руки… и они уносятся туда, где нет ничего, кроме отцовской любви, которую Ирина так никогда и не познала при жизни.

Полупрозрачные одежды Ирины Ипатиной превратились в небольшое пятно и медленно растворились, оставив на память лежащий на стенах розоватый вечерний свет. Город за окном вновь сделался серым.

— Зачем ты так?! — бессильно возмутилась Даша Чуб. — Ирина не понимала! Она должна была жить! Должна была отомстить Егору!.. Мерзкий мерзавец. Убить невесту и шефа, чтоб заполучить какие-то вшивые бабки. А до этого продать невесту в шлюхи ее же отцу. И я своими же драгоценными руцями обвела его Кругом Киевиц, чтобы она не могла отомстить!..

— Если бы Ирина желала мстить, она б не ушла, — сказала Маша.

— Но мы видели, как в Провалле туман навалился на Егора…

— Это была не Ирина, а ее отец, — сказала Акнир. — Он преследует Егора. Видимо, там, в Провалле, где мы повстречали его, Егор закопал тело Ирины и хотел убедиться, что скрыл все следы. Мне позвонить в прокуратуру?

— Зачем? — вскинула брови Катерина Михайловна. — Достаточно снять с Егора Круг Киевиц, и отец Ирины закончит свое дело. Судя по всему, его страшная любовь к приемной дочери и после смерти осталась слишком сильной и неизлечимой. Но, судя по «Духу Бездны» Вильгельма Котарбинского, отец тоже наказан достаточно… И главное — навечно!

В Башне Киевиц горели красные свечи, а огонь в камине был синим, пламя обнимало дрова и благоухающие волшебные травы, и запах в круглой комнате был тревожным, сладким, интригующим и обещающим счастье…

Но вот настроение их небольшой компании мало соответствовало красотам вокруг.

— Это худшие Мамки, которые мне довелось обустраивать, — встретила их укорами Василиса Андреевна. — Вы все ушли. Никто, кроме пани Дарьи, даже не пригубил, не прикусил ни еду, ни питье. Душечки могут решить, что вы брезгуете разделить с ними пищу. Часть душек прогнал этот жуткий ослепительный свет, другие прилетели в пустую Башню…

Никто не слушал бурчания Василисы Андреевны — каждый из них, казалось, находился тут лишь наполовину.

Мир еще не оправился от пребывания в черном нигде.

Маша бросала взгляд на Мира, и под ее высоким готическим лбом катались, как костяные биллиардные шары, тяжелые мысли, и все никак не могли прийти к единению, отталкиваясь друг от друга.

Катя думала о душе своей матери, обретшей… или все же не обретшей свободу? Она прибыла в Башню Киевиц позже других, ненадолго задержавшись в гостинице «Прага». Пришла оттуда с двумя картинами, озадаченным сумрачным лицом и, отозвав Мира в сторону, зашептала ему что-то на ухо.

Лишь Землепотрясная Даша Чуб выглядела неприлично довольной, слегка пританцовывающей — словно не видимый никому театральный занавес должен был вот-вот приоткрыться, явив всем присутствующим новое невероятное и чудесное диво.

— А вы ничего не забыли, Василиса Андреевна? — въедливо и нетерпеливо спросила она. — Не хотите, например, поздравить Машу с днем рождения?

— О-о… простите меня, Ясная Пани, Мария Владимировна, — опомнилась Глава Киевских ведьм. — С днем рожденья! Прошу принять от меня скромный подарок, — мгновенно преобразившись, Василиса с поклоном подала младшей из Киевиц небольшую шкатулку, обтянутую золотистой парчой.

— Благодарю вас, — открыв ее, Маша Ковалева извлекла на свет перстень, украшенный узором из драгоценных и полудрагоценных каменьев цвета летней листвы и травы.

— Гиероглифическое кольцо, — просветила ее Василиса. — Состоит из камней, заглавные буквы которых составляют ваше имя. М — малахит, А — зеленый алмаз, Р — родонит, И — изумруд, Я — зеленая яшма.

— А вот и Катин подарок, — исчезнувшее и вновь образовавшееся в Башне привидение Мира Красавицкого протянуло Маше бабочку-брошь, забытую на полу мастерской Виктории.

— Какое счастье, что она нашлась. Спасибо тебе, — поблагодарила Мира Катерина.

— И тебе, Катя, еще раз спасибо за прекрасный подарок, — поблагодарила Маша Дображанскую. — Но, думаю, я должна вернуть ее. Эта брошка — символ души твоей матери. Кто знает, может, с ее помощью ты еще отыщешь свою маму.

— Тогда подарок за мной, — сказала Катерина. И, помолчав, добавила нехотя: — Не к празднику будет сказано. Но когда вы ушли, я вернулась в Прошлое, к Котарбинскому, хотела приобрести у него ваши портреты — твой и Мира, ну и мой портрет с мамой… и отблагодарить его, оплатить его труд. Но твой портрет он не смог найти. Вильгельм Александрович был убежден, что мы забрали его… но ведь у нас его нет?

Катерина Михайловна поставила на каминную полку последний финальный эпизод графического романа «В тихую ночь», помеченный в нижнем углу характерными буквами W. K., и отметила, что тьма под кожей ангельской девы исчезла… Ирина обрела свет. И покой.

— А вы хоть поняли все, до чего я оказалась права? — как всегда сама обратила на себя внимание, сама похвалила себя Землепотрясная Даша. — Я ведь сразу говорила: Ирина невиновна! И как я очень не зря газету купила?! И хоть бы кто-то мне во-обще спасибо сказал…

— Ах да, специально для вас, Дарья Владимировна, я приобрела следующий номер «Неизвестного Киева», — Василиса подала Чуб газетный листок. — Взгляните на обложку. Тут напечатано продолжение истории и фото привидения Белой Дамы.

Землепотрясная взяла газету и выпучила и без того круглые глаза.

— Так это же я! Я на нашем балконе. Я что, похожа на привидение? Я — толстая? Нет, правда, ну разве… — Даша вскочила и завертелась на месте, безуспешно пытаясь оглядеть себя со всех боков.

— Может, мы обсудим твой вес чуть попозже? Сегодня все же день рожденья у Маши, — сказала Катя.

— Точно! — Землепотрясная вмиг забыла о собственных округлых боках. — Садись, Машуха, а то упадешь. У нас с Акнир для тебя землепотрясный подарок! — объявила Чуб. — Малая, ты уже сбросила видео?

— Да, — Акнир развернула к Маше экран своего ноутбука.

— Только не падай в обморок сразу, — предупредила именинницу Чуб. — Я сняла все на мобильный… Ну, поехали! — дала отмашку она.

Акнир запустила видео, и Маша угодила взглядом в XIX век и неизвестный ей артистический буфет. Возможно, цирковой — мимо прошествовала чья-то обтянутая трико спина и расшитая блестками юбка, за ней бежал белый пудель. Лица идущей не было видно, камеру интересовало происходящее ниже: сидящий за столом белокурый молодой человек с тонкими и нервными чертами лица. Он кого-то ждал… Но явно не того, кто пришел.