коллективной радиостанции не освободят от всякого хлама, я, Король Эфира, выключу телецентр!

— Может, это по фильму так положено? — картавя, проговорил пенсионер, много лет проработавший осветителем в театре. — Может, это — эффект!

— За такой «эффект» в милицию забирают! — хмуро сострил Дорофей Анатольевич и с надеждой посмотрел на Артура Вартановича:

— Арт, дорогой, ты наблюдай. Может, он проговорится. А я на свежем воздухе подумаю… Мне уже не до кино.

— Не позавидуешь твоей работе, Дороня, — не отрываясь от телевизора, сочувствующе вздохнула Варвара Дмитриевна. — То ли дело у нас, на чулочной фабрике: отстоял восемь часов — и голова не болит!

— Дороня, дорогой, я все понял. Старый Арт всегда начеку! Но почему ты не хочешь поискать провода, а сразу бежишь думать?

— Это — радиохулиганы. Они — без проводов, — пояснил Дорофей Анатольевич.

— Радиомошенники? О, дорогой, когда я работал на складе, я за версту чувствовал разных мошенников. Старого Арта не проведешь!

— В случае чего, я тут… рядом.

Дорофей Анатольевич неслышно прикрыл за собой дверь.

Дорофей Анатольевич думает и вспоминает

Нет, такого не бывает даже на международных матчах! Мальчишки, взмокшие, извалявшиеся в пыли, пушечно били по мячу, и он то пролетал над воротами, то попадал в наэлектризованных болельщиков, но упорно не хотел пролететь между двумя штангами.

Кто знает, может, он опасался встречи с Ромкой Целиковским? Едва мяч приближался к воротам, что случалось каждую минуту, поскольку поле было вчетверо меньше обычного, а игроки вчетверо темпераментнее профессионалов, Ромка, выдохнув, приседал, со свистом втянув воздух в легкие, надувался и растопыривал руки. По точным наблюдениям болельщиков, у него даже волосы «растопыривались» и весь он становился похожим на грозного дикобраза. Его пугались даже свои игроки, а уж мяч-то — тем более!

— Бей!.. Вла-дик! Вла-дик! — взорвались болельщики.

Но стоило мячу сменить направление, как они завопили:

— Ромка! Дер-жи! — и было непонятно, кто за кого болеет. Похоже, что все болели за мяч, вернее, за то, чтобы он находился в постоянном стремительном полете.

Подчиняясь воле болельщиков, он описал высокую дугу и грохнул по водосточной трубе, всего в каком-то метре от окна, шлепнулся на клумбу и выпрыгнул из цветов прямо в руки подлетевшего Ромки. И тот смаху послал его на середину поля.

— Ура! — радуясь столь точному, «классному» броску, завопили болельщики.

— А-а… — упавшим голосом протянул Дорофей Анатольевич. В другое время он немедленно отобрал бы мяч и бросил в кладовку ЖКО. Раньше к нему за «арестованным» мячом приходили целые делегации мальчишек и родителей. А теперь в кладовке скопилось десятка полтора мячей, и никто за ними не приходил.

«Избаловались совсем! — подумал Дорофей Анатольевич. — А как их воспитаешь, если они даже не приходят? Родители тоже хороши! Пускай они им стекла повысадят. Сразу прибегут!» Он отвернулся, чтобы не смотреть на футбольное поле, которое он уже столько раз предлагал перекопать под цветник, и пошел к беседке, утопавшей в кустах сирени. Раздвинул ветви — в беседке расположились девочки с куклами.

— Да-a, дела! — пятясь, Дорофей Анатольевич выбрался из кустов и озадаченно осмотрелся.

Грибок заняла малышня. Они подвозили на КрАЗах, и КамАЗах песок, высыпали на стол, до блеска отшлифованный костяшками домино, и издалека уже были видны неровные очертания строящейся крепости.

— Дела-а! — Дорофей Анатольевич, потоптавшись, подтянул давно вышедшие из моды брюки и присел на штакетник. Получилось, что ему, хозяину этого двора, не нашлось на нем места.

Солнце уже скрылось за гребнем крыши соседнего дома. И лишь тонкие провода антенн радиолюбителя Игоря Масалкина зловеще поблескивали, перечеркивая и спокойное светло-фиолетовое небо и, если посмотреть сверху, то и весь двор — гордость Дорофея Анатольевича. Поглаживая двумя пальцами черные обвисшие усы, он любил при случае сказать:

— Мечтаю я превратить наш двор в сад. Утром выйдешь на балкон, а вокруг соловьи свищут. Яблони в белом цвету… Красота!..

Жильцы верили ему. Вид у Дорофея Анатольевича — министерский: осанистая фигура, баки с проседью и густые усы. Краны, или, как он говорил для солидности, «краны», в его домах не текли, батареи зимой были как огонь, двери в подъездах не скрипели.

Жители с невольным уважением наблюдали, как Дорофей Анатольевич, не стесняясь такой мелочной работы, вроде бы не подходившей к его должности, обходил подъезды и смазывал петли дверей из длинноносой масленки. Ее принес с железной дороги Артур Вартанович. Из таких масленок слесари по ремонту вагонов смазывают оси и тормозную систему.

— В нашей работе нет мелочей! — обычно говорил Дорофей Анатольевич и шел помогать слесарям, гнувшим трубы на верстаке перед ЖКО.

Хотя по возрасту Дорофею Анатольевичу уже пора бы на пенсию, но он крепился: по утрам обтирался холодной водой и спал с открытой форточкой, как советовали в журнале «Здоровье».

Жил бы и жил он в почете и уважении, но в последнее время стали одолевать его ребята. То им хоккейную коробку заливай, то покупай волейбольную сетку. А где мяч — там разбитые стекла, там жалобы. А раз есть жалобы, то двор уже не образцовый. А Дорофей Анатольевич спал и видел табличку «Двор образцового содержания» и со страхом замечал, что тот все больше и больше превращается в детский стадион, а не в цветущий сад.

Дорофей Анатольевич с ненавистью посмотрел на антенны Игоря Масалкина. Это он предложил создать во дворе коллективную радиостанцию. «Я себе новый передатчик собрал. А ребята на старом за милую душу поработают. Я на нем как-никак установил связи со ста странами!» — сказал Игорь.

«Взял бы да выбросил свой передатчик на свалку. А то еще на старье прославиться хочет!» — понимая, что несправедлив, но внутренне уже чего-то пугаясь, подумал Дорофей Анатольевич и уклончиво пообещал:

— Посоветуюсь с начальством…

— Для радиостанции одна комната нужна. Она в ЖЭКе есть. Пустует!

— Глазастые все стали, спасу нет…

Дорофей Анатольевич шумно вздохнул и пожаловался, что с него все только требуют, а на складе даже резиновых прокладок для «кранов» нет.

— Да, знаете, у нас в КБ тоже не проще, — согласился Масалкин.

Дорофей Анатольевич осмотрел его от ботинок с красноватыми разводами до желтых пуговиц джинсового костюма и вспомнил, как однажды надрал Игорю уши. Тот жил в доме напротив ЖКО. В то время Дорофей Анатольевич сменил железную вывеску над входом в контору на стеклянную с серебряными буквами. Каждое утро уборщица протирала ее влажной тряпкой. А через три дня Дорофей Анатольевич подошел к конторе и обомлел — от всей таблички остался лишь жалкий осколок «…КО № 2». Опытным глазом бывшего разведчика он мысленно проследил траекторию полета