– Ну-у… Айкон… Но это, наверное, не то?

– Да, не то. Это когда планета на планету только из-за того, что у одних венок на голове терновый, у других – оливковый… Нет, тут другое важно. Мы, наши предки, обещали вернуть всех, когда хоронили погибших во время Зари. Им обещали. Ну и потом… Как ни странно, но это вопрос выживания. Нас мало. Если мы не станем драться за каждого гражданина как за всю планету, нас просто сомнут. Нас будут выдёргивать по одному и изучать под микроскопами, разбирать на части… А так – все знают, мы дерёмся за своих. И за живых, и за мёртвых.

Тут и Пётр Иванович заговорил:

– Я понимаю, почему вы не понимаете, Инге, и ничего глупого или странного в этом нет. В каком мире вы жили раньше? В мире, где всё решают деньги. Как ни крути, всё упирается в них. А у нас… У нас они не имеют значения. Это средство общения с окружающими мирами. Не более того. У нас главная ценность – это люди, и живые, и мёртвые. Мы другое общество. Для нас жизнь наших граждан бесценна. Но для каждого из нас собственная жизнь не имеет смысла, если мы не готовы отдать её ради других. Своих граждан, наших друзей, – он помолчал и добавил: – Мы маленький, но гордый народ. Мы живём по-своему, никому свои взгляды не навязываем, но и вмешательства не потерпим. И мы постоянно принимаем участие в разных конфликтах, чтобы быть готовыми защитить Марс и Терру от врага. Так как мы можем не выполнить обещание, данное погибшим на Заре? Как нам идти в бой, если мы будем знать – о нас не вспомнят, не вытащат, не вернут домой?

А я вдруг подумала: выходит и за меня теперь тоже драться будут? Если со мной что случится, за меня целая планета встанет? И за Тима? Вот это но-омер…

Степаныч заулыбался вдруг:

– Мы обещали вернуть всех. Мы вернули. И вы вернулись. Инге, да только ради ещё одной генетической линии Чёрных, линии Гомаро, и Оберон… Найдёнова, хотя он – не Чёрный… Всё это стоило того!

И тут меня как шарахнуло:

– Ещё одной генетической линии? А мой отец? У него что, не было других детей? – почему я раньше об этом не подумала?

Степаныч глаза отвёл, пауза образовалась нехорошая такая, и Гейнц сказал, не оборачиваясь:

– Его жена была беременна, вот-вот должна была родить, когда попала под первую орбитальную бомбардировку мантисов. Если бы она была Чёрной, то выжила бы, скорее всего… Но она не была. Детей удалось спасти. Они, когда выросли, пошли мстить за мать… Оба. Марк даже не видел их: после отступления он оказался на Терре, и все Сумерки провёл там. Он знал, что жена погибла, знал, что у него есть сыновья… И знал, что они тоже погибли.

Мы замолчали. Наверное, Пётр Иванович и доктор решили, что я думаю об отце, переживаю за него. Я и правда думала, но как-то странно. То есть, конечно, это ужас, что с его семьёй случилось. Как представишь, так сердце словно в ледяной комок превращается. А с другой… Я на него злилась. Он ведь пошёл доставать этот дурацкий вычислитель. Знал, что Майя беременна, а всё равно за ним полез. Наверное, думал и о том, что может погибнуть. Но эта непонятная штука оказалась для него важнее меня, важнее мамы. Может, ему никакие дети и не нужны были? Я не нужна была? Что ему дочь после тех, погибших, сыновей-героев…

Чтобы не думать об этом и не разреветься, я начала смотреть наружу, на Марс. Но там тоже было невесело: мы въехали в тень Олимпа, и всё вокруг терялось в зыбком и мутном буром мраке. Вроде не очень темно, но всё расплывается, и так и хочется резкость подправить, а это ведь не экран, тут ничего не сделаешь. Свет фар мотался по камням впереди, и как Пётр Иванович находил дорогу, не знаю. От невнятной мути снаружи стало совсем тошно, и я пробралась мимо Степаныча в кунг. Хотелось лечь и лежать, закрыв глаза. Что я и сделала. Вездеход трясся и покачивался на камнях, спокойно и надёжно урчал движок, Пётр Иванович и Степаныч молчали, и можно было ни о чём не думать и ничего не вспоминать.

Вот так я и знала, что всё не так просто окажется! Мы остановились, чтобы перекусить – на ходу-то это неудобно, мы без дороги ехали, болтало и трясло нас сильно, – и когда поели, доктор вдруг заявил:

– Петь, я ей всё-таки скажу, – и уже мне говорит: – Инге, вы должны знать одну вещь. Не сомневайтесь, мы обязательно вас инициируем, но…

Опять «но»! Да что же это, я что, ненормальная какая-то? Что опять со мной не так? А Пётр Иванович сморщился неободрительно, опять на крысу стал похож. Злую и недовольную.

– Что?

– Мы не знаем, как это сделать. Простите за прямоту, но из-за того, что вы не были инициированы вовремя, ваше развитие как Чёрного дракона сильно… затормозилось.

– И что, я по-вашему умственно отсталая какая-то?

Чувствую, Пётр Иванович напрягся слегка, а доктор только головой покачал. Вот ненавижу, когда так смотрят: мол, всё нормально, не волнуйтесь, всё будет хорошо…

– Я бы не был столько категоричен, тем более что ваши умственные способности как раз никакого сомнения не вызывают. Достаточно посмотреть на ваши оценки на экзамене Академии Теллура. Но если говорить о вашем потенциале как Чёрного…

– Так, Отто, рот закрыл, – Пётр Иванович так рявкнул, что я вздрогнула. – Кто тут давеча меня попрекал, что я слов подбирать не умею? Инге, не обращайте внимания: у нашего доктора случился тяжёлый приступ корректности и деликатности. Я не буду ломать комедию и скажу прямо. С вами две проблемы. Мы не знаем, как инициировать взрослого и вы, скорее всего, действительно будете отставать в развитии как Чёрный Дракон. Честно скажу, я не хотел вам этого говорить, но раз наш эскулап решил расставить точки над «i»…

– То есть я… не смогу?..

Вот как это описать? Когда уже всё ясно и понятно, вот долг, вот принятое решение, а вдруг оказывается, что всё это… Неправда. Враньё. Ложь.

Опять ложь.

Ненавижу.

Я голову опустила, глаза спрятала, но чувствую – подбородок дрожит, и остановиться не могу, и не знаю, что дальше. Вернее, знаю: надо просто дождаться, пока «Аладу» отремонтируют, и улетать. Нечего мне на Марсе делать. Тим пусть здесь остаётся, ему тут нравится, а я его люблю и хочу, чтобы ему хорошо было, но мне… Мне тут ловить нечего.

– Тогда зачем мы куда-то едем? – лучше бы промолчала, честное слово! Потому что по голосу понятно, что сейчас разревусь. Хотя чего скрывать-то, и так всё ясно. Чёрный Дракон, как же! Позорище одно…

– Инге… То, что мы сейчас не знаем, что делать, не значит, что мы не найдём способ. Обязательно найдём. А едем мы к Бабушке.

– К… кому?

– Бабушка – это скала такая. Считается, что это спящий дракон. Бабушка всех драконов. По нашей традиции детей Чёрных перед инициацией привозят к ней. Вот мы и решили для начала провести вас по всей стандартной процедуре. Не получится – будем думать, варианты есть.

– А почему она Бабушка?

Правда – почему? Ну, там Мать драконов, или Отец – это было бы понятно. Это так… героически, что ли? Соответствует. Всё-таки это дракон. А Бабушка… Бабушка – это что-то мягкое, тёплое и уютное, вязаный плед, домашнее печенье, пряное молоко… Да, у меня бабушки не было, но у подруг – были, я видела, как это бывает, я знаю.