* * *

Рука потянулась к телефону, и в трубку упали слова приказания: «Общий сбор. Кадет и гардемарин построить в Столовом зале. Должен присутствовать весь личный состав училища. Оркестр на хоры. Буду через 15 минут».

Поднялся и вышел из кабинета. За окнами директорской квартиры, выходящими на набережную Невы, темно и тихо. Дежурный вестовой бросился и распахнул двери в вестибюль. Вскочили и вытянулись швейцары. Все буднично и обычно. Покрытая мягкими коврами, широкими маршами поднималась вверх лестница. Как тяжелы, точно свинцом налиты, ноги! Медленно стал подниматься. Вот и площадка, аванзал, ряд гостиных. Там темно, только отсвет фонарей с набережной причудливыми бликами нарушает полный мрак. Тихо, чуть потрескивает отопление и бледно светится мрамор прекрасной группы-статуи, подарок города Мессины русским морякам, спасавшим жителей этого города во время землетрясения 1908 года. Подошел к окну. На набережной, со своего пьедестала, смотрел на Корпус великий мореплаватель и бывший директор Морского корпуса, бронзовый Крузенштерн. Он как будто встревожен… По всему корпусу горнисты играли сбор.

Осторожно подошел адъютант и стал сзади. Да, время. Надо идти. Знакомый путь – сколько раз проходил он этими коридорами в Столовый зал! В тяжелых золоченых рамах портреты великих адмиралов: Грейга, Ушакова, Свиридова, Сенявина и других. Их руки сжимают подзорные трубы. В высоких расшитых золотом воротниках мундиров они держат головы прямо, важно и гордо. Они строго и внимательно провожают глазами идущего мимо. И кажется, что тени их выйдут из мертвого холода золота, холста и красок и вместе с директором сейчас войдут в Столовый зал. Они явно взволнованы. Все здесь под их надзором: молча, столетиями, они берегут гнездо и заветы Петра.

Вот и залитый светом Столовый зал. Гардемарины и кадеты построены в две шеренги. Следуют команда и встреча. Вот он на середине зала, громко здоровается. Дружный, знакомый ответ и тишина, напряженная, выжидательная. И тогда слова пришли сами собой, стало все ясно и понятно. Знал, что надо сказать, что надо сделать. Даже невидимые тени взволнованных адмиралов успокоились, одобрительно переглянулись и отступили в глубину привычного покоя. Делай – твое время, твой долг!

И тогда загремело «ура», мощное, неподдельное, исходящее из глубины юных, честных сердец. А по огромному залу торжественно и величаво полились звуки гимна – «Боже, Царя храни».

В этот роковой вечерний час, 27 февраля 1917 года, в последний раз в Морском корпусе гремело «ура» Государю Императору. В последний раз русские юноши, гардемарины и кадеты, просили Бога, словами гимна, сохранить им Русского Царя…

Корпус зашумел, как улей. Было объявлено осадное положение. Всем гардемаринам и кадетам, кроме младшей кадетской роты, было приказано разобрать винтовки. Настроение было бодрое. Спали, не раздеваясь, имея оружие под рукой. У всех входов и выходов были поставлены часовые и наблюдательные посты. Вдоль окон нижних этажей непрерывно обходил дозор. Адмирал проверял охранение и остальное время находился в аванзале. Под утро, в результате переговоров по телефону с морским министром, он приказал часовых снять, а у закрытых ворот и подъездов держать дежурных.

День понедельника 27 февраля и ночь на 28 февраля прошли спокойно. В это время отдельные гардемаринские Классы уже подверглись нападению толпы, разграбившей арсенал и склады съестных припасов. Но об этом в Морском корпусе еще ничего не знали. Очевидно, лазутчики грабителей были осведомлены через служителей-дневальных о той встрече, которая могла их ожидать. Вероятно, Морской корпус был почти единственным военно-учебным заведением, не подвергшимся нашествию черни до утра 28 февраля.

День 28 февраля начался нормально. После завтрака разошлись по ротам, а потом по классам. Но около 10 часов утра из окон заметили скопление толпы между 12-й и 13-й линиями. Подошел и батальон лейб-гвардии Финляндского полка. Возбуждение нарастало, и толпа начала ломиться в железные ворота 6-й роты, требуя выдачи пулеметов. Адмирал Карцев пригласил инспектора классов флота генерал-лейтенанта Бригера следовать за ним и, в сопровождении адъютанта мичмана Дориана, отправился к воротам, у которых бушевала толпа. Из толпы раздавались не только выкрики, но и выстрелы. Мичману Дориану удалось перекричать этот шум и передать толпе, чтобы она шла к главному подъезду на набережной, где к ним выйдет адмирал. Этот маневр преследовал цель отвлечения массы возбужденных и враждебно настроенных людей от ворот, через которые они могли влиться в корпус широким потоком, распространиться по всему зданию, и первыми могли пострадать младшие, невооруженные кадеты. Большая часть толпы отхлынула на набережную, но часть продолжала ломиться в ворота. Тогда генерал-лейтенант Бригер предложил пустить внутрь выборных, чтобы они убедились, что в саду никаких пулеметов нет. Сразу согласились, ворота открыли, и смущенные делегаты быстро вернулись к толпе.

– Здесь никаких пулеметов нет. Айда на набережную.

В старшей гардемаринской роте гардемарины разобрали оружие, собираясь, если понадобится, штыками и огнем отразить нападение толпы. Подошел генерал-лейтенант Бригер и уговорил их оставить это намерение, пока можно избежать кровопролития. Винтовки поставили в пирамиды, но гардемарины остались в помещении, готовые к выступлению при первой надобности.

Большая часть гардемарин собралась в Столовом зале, обсуждая события. Внезапно из Сахарного двора в зал начали входить солдаты Финляндского полка с явным, не обещающим ничего доброго, намерением. В мгновение ока у гардемарин оказались винтовки в руках, и с криком «ура» они бросились на непрошеных гостей. Штыками и прикладами очистили помещение и дворы, после этого открыли ящики с патронами и быстро их разобрали. Подошедший капитан второго ранга Шенявский восстановил порядок и приказал:

– Не толпиться у дверей! Получившие патроны – расходитесь по местам. Цельтесь хорошо, но первыми не стреляйте. Патроны щадите. Неизвестно, сколько дней нас будут осаждать.

По зданию, главным образом по окнам, велась уже с улицы стрельба. У дверей гардемарины успешно отбивали толпу, стремившуюся прорваться в здание. Человек тридцать гардемарин открыли с чердака продольный огонь по линиям, но только для устрашения, так как в толпе оказалось только двое случайных раненых. Позже вожаки уверяли, что стрельба велась из пулемета.