В целом город утверждал, что количество объектов культурного наследия в «неудовлетворительном состоянии» сократилось с 1325 в 2010 году до 838 в 2014 году [Об итогах 2015].

«Удовлетворительное правление»?

По мнению К. Сесил, с мая 2004 года

движение за сохранение культурного наследия в Москве окрепло и активизировалось, став важной частью низового гражданского движения, которое не боится отстаивать свои права, невзирая на политический характер проблемы [Cecil 2009].

Столичные градозащитники – это сила, с которой приходится считаться, эффективный постоянный институт, деятельно участвующий в управлении культурным наследием Москвы. Руководство движением осуществляет Архнадзор. В отличие от почтенного, доныне действующего ВООПИиК, Архнадзор с самого начала применял состязательный подход во взаимоотношениях с мэрией. Несмотря на готовность участвовать в управлении наследием и время от времени, когда это необходимо, признавать заслуги мэрии, Архнадзор никогда не уступал властям только потому, что это власти. Такая агонистическая политика представляет собой нечто новое для России, где обычно выбирали между подчинением, пассивным сопротивлением или организацией кровавого мятежа.

У администрации Собянина действительно имеются некоторые заслуги, хотя градозащитники, разумеется, по-прежнему находят много поводов для критики. Собянинская мэрия с самого начала работала над заменой коррумпированных чиновников профессионалами и реформированием возмутительных порядков, процветавших при Лужкове. По-видимому, у мэрии есть искреннее желание сохранить как можно больше столичных памятников, хотя ей, безусловно, приходится искать баланс между этой насущной задачей и другими, которые не обязан принимать во внимание Архнадзор.

Что действительно необходимо Архнадзору – это сохранять поддержку общественности. В сентябре 2014 года движение организовало перед станцией метро «Улица 1905 года» митинг с «десятками» участников. Требовали «единого градостроительного регламента» для исторической части Москвы, сохранения всех зданий, возведенных до 1960-х годов и создания ведомства по охране культурного наследия [Архнадзор 2014]. Но «десятков» людей, разумеется, недостаточно, чтобы вынудить городское правительство осуществить реформы. Общественная поддержка градозащитников нарастает, когда разрушение грозит известному объекту, занимающему видное место в коллективном «пейзаже памяти». Публика поддержит спасение скорее детенышей морских котиков, чем акул. Шуховская башня для людей важнее, чем обветшалое здание, где учились Зоя и Александр Космодемьянские [Минкультуры 2015].

В ходе этого исследования я узнал, что есть люди, которые обладают познаниями и заботятся практически о каждом здании в мегаполисе – даже о зданиях, находящихся в ужасном состоянии или скрытых от взгляда широкой публики. Есть люди, способные рассказать о сооружениях, являющихся частью их биографии и истории их родного города, Москвы. Однако, чтобы спасти здание от разрушения и восстановить его, необходимо, чтобы оно вписывалось в планы мэрии либо получило значительную поддержку общественности, желательно включая выдающихся деятелей культуры, вроде народных артистов. Шуховская башня, гостиница «Москва», Манеж, Пушкинская площадь занимают важное место в мире почти каждого москвича. Но большинство достопримечательностей, защищаемых активистами, не так заметны в столичном «пейзаже памяти».

Архнадзор и другие движения в защиту культурного наследия усердно работали над тем, чтобы просвещать публику относительно старинных зданий, в частности разъясняли ценность сооружений – в первую очередь в контексте истории архитектуры, а затем в более обширном контексте истории столицы и страны. Однако широкая общественность воспринимает точку зрения градозащитников до определенных пределов. Достаточно ли иметь по нескольку образцов каждого архитектурного стиля, как заявляет город, или надо сохранять все, как требуют активисты? Во взглядах Архнадзора нетрудно усмотреть менталитет коллекционера, который может быть чужд рядовым обывателям. Очевидно, что место, где останавливался на ночлег Пушкин, по-прежнему считается значимым. А как насчет Демьяна Бедного[53]? Общественное мнение, а также его предвосхищение мэрией сегодня являются основными факторами, определяющими сохранность зданий и, в более широком смысле, состав российского культурного наследия. С моей точки зрения, огромная заслуга градозащитников заключается не в успешном спасении какого-то конкретного здания и даже не в совокупности всех их побед. Возможно, самое весомое достижение – то, что благодаря их борьбе общественность впервые в российской истории обрела право решать, какие здания «исторические», а какие просто старые и никчемные.

Ни в коем случае нельзя полагать, что зарождение гражданского общества в сфере охраны памятников и защиты рядовой застройки, которой посвящена следующая глава, произошло бы без эксцессов лужковского режима. К середине 1990-х годов налицо были разительные изменения, неудивительно, что старые здания стали сменяться новыми. Русские легко приспосабливаются. Я сам помню, что сказала мне в 1995 году моя приятельница Наташа. Мы прогуливались возле недавно сооруженного торгового центра на Манежной площади, близ Кремля. Меня обуревало негодование. Подобно многим русским интеллигентам, я был шокирован столь вызывающей роскошью на фоне повального обнищания. Особенное презрение вызывали у меня слащавые сказочные персонажи работы лужковского «придворного» скульптора 3. К. Церетели. Наташа, учительница по профессии и призванию, терпеливо дождалась, пока утихнут мои раздраженные словоизлияния, и сказала: «Боб, русским это понравится. Мы любим гулять, и вот у нас появилось еще одно интересное место для прогулок». С тех пор я десятки раз посещал эту площадь, и мои наблюдения за окружающими показали, что Наташа оказалась совершенно права.

В. 3. Паперный, являющийся, помимо прочего, историком архитектуры, предложил сходную «общую картину», когда его попросили высказаться по поводу скандала из-за надстройки дома князя Волконского:

Москва постоянно варварски разрушалась. И это была часть ее истории и, если угодно, часть ее шарма <…> В таком городе ценностью является именно наслоение старого и нового. И чем больше таких исторических слоев, тем лучше.

Люди, которые знают историю Москвы и историю архитектуры, будут травмированы перестройкой дома. Люди, которые будут жить через сто лет, не заметят разницу. То же самое с муляжами лужковской эпохи: нам они кажутся чудовищными, но я не сомневаюсь, что лет через сто их будут изучать так же, как сейчас изучают Исторический музей, построенный в псевдорусском стиле. В свое время он казался варварством, ужасом, который надо забыть, а потом прошли годы, и теперь говорят, что в этом есть на самом деле что-то интересное. Время сглаживает все эти ужасные наслоения, и они приобретают даже какое-то благородство [цит. по: Айвазян 2013].

Можно принять к сведению точку зрения Паперного на «лес, который видно за деревьями», просто в начале 2000-х годов за короткий период срубили слишком много «деревьев», чтобы граждане могли это вынести. Более того, почву для появления новых несговорчивых движений наподобие Архнадзора подготовил не только снос зданий или сомнительные эстетические качества новых лужковских творений, но и самонадеянность и продажность мэрии. У Липпман считал, что «нужно совершить огромное число ошибок и проявить беспредельное отсутствие такта, чтобы спровоцировать революцию снизу» [Липпман 2004: 238].