Е. Кузьмина в фильме «Человек № 217»

1944

[Из открытых источников]

Как нельзя кстати в эти дни в столице проходила организованная ЦК комсомола конференция, на которой присутствовали молодые люди, побывавшие в немецком рабстве и на собственной шкуре испытавшие все прелести арийской «цивилизации». Михаил Ильич беседовал с некоторыми из этих страдальцев. Их рассказы, наполненные событиями и деталями, давали неоценимую фактуру для будущего фильма.

Девушка из Ворошиловграда, попав в концлагерь, заболела там туберкулезом. При первой возможности она оттуда бежала. Увы, неудачно: пройдя чуть ли не всю Польшу, она, измученная, обессиленная, забралась в товарный вагон, где и заснула. Однако ночью этот вагон перецепили к другому составу, и беглянка вернулась в Германию. Правда, второй побег оказался успешным.

Другая девушка рассказывала, что немцы относились к ним, словно к неодушевленным предметам. Например, в распределительном лагере солдаты заставляли мыться в бане женщин и мужчин вместе и не понимали, почему те отказываются.

Чем больше подобных рассказов слушал режиссер, тем больше ему хотелось наряду с антифашистской линией усилить патриотический мотив фильма, подчеркнуть героизм советских людей.

…Едва друзья получили готовый материал от машинистки, как выяснилось, что напрасно торопились: Большаков отправился в длительную командировку по среднеазиатским республикам. Пришлось целый месяц ждать его возвращения.

За это время Ромм договорился с директором «Мосфильма» В. Н. Головней, что снимать будет у них. Предвидя вечное нытье любого директора о дороговизне, Михаил Ильич добровольно в режиссерском сценарии до минимума сократил количество объектов. С финансовой точки зрения для студии это выгодно. Ромм в самом начале просил у Большакова разрешения снимать в Москве. Здесь есть и актеры на роли немцев, и соответствующие реквизиты, мебель. Однако Иван Григорьевич не соглашался. Говорил, что Ромм два года ничего не снимал, пусть снимет в эвакуации хотя бы один фильм. А когда было снимать при загруженности работой в управлении?!

Договоренность с Головней несколько успокоила режиссера. Владимир Николаевич отнюдь не прочь работать с опытным постановщиком, уж он-то точно обедни не испортит. Однако, когда нарком вернулся в Москву, директор пошел на попятный. Видимо, вышестоящие товарищи его обработали. Начал говорить, что на фильм Ромма не хватает мощностей, павильоны заняты и тому подобное.

Опять в кабинете Большакова пошли споры, разговоры на повышенных тонах. С грехом пополам пришли к зыбкому соглашению: русские сцены снимать в Ташкенте, немецкие — в Москве.

Русских сцен в фильме — раз-два и обчелся. Михаил Ильич уехал в Ташкент, надеясь быстро снять там нужную долю и вернуться на «Мосфильм», чтобы снимать немецкую часть, то есть практически весь фильм. Однако, когда он выполнил ташкентскую норму, позвонил Большаков и приказал ему снимать «Человека № 217» только там.

Доведенный до отчаяния начальническими капризами Ромм уже не знал, куда обратиться. Решил пойти к первому секретарю ЦК компартии Узбекистана У. Ю. Юсупову и нашел в его лице неожиданного союзника.

Юсупов возглавлял республику с 1937 года. В Узбекистане он стал поистине культовой фигурой, полновластным хозяином. Без его ведома ничего не делалось, все безропотно подчинялись ему, боготворили его. Подхалимаж доходил до такой степени, что однажды во время войны в газете «Правда Востока» вместо привычного слогана появился видоизмененный: «Все под знамена Маркса, Ленина, Сталина, Юсупова». (Правда, Москва выразила недовольство подобной самодеятельностью. Был предупредительный звонок Поскребышева: вы уж там, друзья, полегче на поворотах. Товарищ Сталин неприятно удивлен легкомыслием и политической безграмотностью вашего редактора.)

Не то чтобы Усман Юсупович хотел отдать будущую картину на откуп Москве. Его вполне устраивало совместное производство. Если в титрах будет указана Ташкентская киностудия, это уже хорошо. Ромм убедительно доказал ему, что снять здесь картину целиком нереально. Так пусть уж лучше будут и овцы целы, и волки сыты. Большаков запретил режиссеру появляться в Москве? Однако, работая на территории Узбекистана, он находится под нашей юрисдикцией. И республиканский ЦК имеет полное право командировать своего сотрудника, члена партии, в столицу.

Когда Большаков узнал, что Ромм, нарушив приказ, прилетел в Москву, он буквально рассвирепел. Свидетели той истерики уговаривали Михаила Ильича идти на прием к наркому как можно позже, пусть Иван Григорьевич остынет. Тем не менее Ромм пришел у нему на следующий день, и Большаков уже был «остывший». Разговаривал по-деловому, приветливо. Видимо, Юсупов провел кой-какую предварительную подготовку. В результате взаимного компромисса приняли первоначальный вариант. О его содержании лучше всего сказать словами самого Ромма:

Назавтра был составлен самый фантастический план съемки картины, который только можно было себе вообразить.

По условию все сцены, в которых участвуют немцы, снимались в Москве, а все сцены, в которых действуют русские рабы, в Ташкенте. Но есть, например, сцена в подвале, которая начинается между Таней и Сергеем Ивановичем, а потом в подвал входят супруги Краусс. Начало этой сцены до слов «Таня повернула голову…» снималось в Ташкенте, а конец, со слов «…и увидела входящих Крауссов», был запланирован уже на Москву, где предстояло заново выстроить декорации. Точно так же была запланирована сцена на лестнице, из которой 70 % снималось в Ташкенте, а 30 % — в Москве в одном и том же эпизоде, и еще ряд сцен. Так как картина целиком сосредоточена в квартире Крауссов, то при всех усилиях на Ташкент удалось выкроить 30 % материала, надерганного из разных эпизодов.

Естественно, что съемка картины в двух городах с выездом всей группы, с восстановлением декораций должна была и обойтись дороже, и сниматься вдвое дольше. Однако с этим никто не считался. Главное было, чтобы торжествовал принцип. А принцип заключался в том, чтобы Ромм работал в Ташкенте[39].

Возможности Ташкентской студии весьма ограничены: техники мало, помещения тесные, не разгуляешься. Хотя на призыв Ромма охотно откликнулись приехавшие из Алма-Аты его верные оруженосцы — операторы Борис Волчек и Эра Савельева, художник Евгений Еней, съемки затянулись сверх всякой меры. На то, что в Москве сделали бы месяца за полтора, здесь ухлопали полгода.

В сентябре 1943-го в прокат вышла многострадальная «Мечта». Без всякой помпы, без торжественной премьеры, все весьма обыденно.

Одной из причин задержки выпуска «Мечты» послужило то обстоятельство, что освобожденные ранее западные районы Украины и Белоруссии были оккупированы немцами. Когда же советские войска вновь отодвинули гитлеровцев на прежние рубежи, ленту выпустили в прокат.

Ромм считал «Мечту» одной из лучших своих картин. Однажды он признался Раневской:

— Обычно мои фильмы меня не радуют. Но, когда смотрел «Мечту», плакал.

Синтезируя в этой картине иронические и драматические мотивы, режиссер создал полифоническое произведение столь ценимого зрителями, трудного, редко встречающегося жанра трагикомедии. Досадно,