и самая дальняя фигурка девочки, почти добежавшей до подлеска, опрокинулась на землю. Следующий патрон уже загнан в патронник «маузера», и через мгновение в прицел видно, как валится фигурка мальчика. После третьего выстрела переломилась пополам и третья движущаяся цель – женщина.

– Добре, – коротко бросил ему тогда Бобель, посмотрев равнодушным, ничего не выражающим взглядом.

А на следующий день после возвращения в казармы его отпустили в увольнение, и он впервые в жизни сильно напился. В этой забегаловке, по-немецки громко именуемой «гаштет», ему подали бутылку самогона, отдававшего сивухой, а на закуску малосольные огурцы с картошкой. Кажется, тогда он первый раз начал разговаривать сам с собой…

– Этим троим все равно бы конец пришел, да и Ренату тоже. Не я, так тот рогуля исполнил бы приказ унтера… А мне жить, жить надо…

А через три дна, когда их батальон под утро подняли по тревоге, его жизнь по-настоящему повисла на очень тонком волоске. Тем ранним октябрьским утром перед их батальоном, построенным на импровизированном плацу, прохаживались два офицера СС. Один постарше, одетый в кожаный плащ с погонами штурмбаннфюрера и фуражку с черепом и костями, эсэсовской эмблемой. Второй, светловолосый парень, был одет в двусторонний егерский утепленный костюм, камуфлированной стороной наружу. Воротник пятнистой куртки был распахнут, и под ней на черных петлицах кителя виднелись знаки различия унтерштурмфюрера. На голове офицера было егерское кепи с надетым поверх него камуфляжным чехлом.

Оглядев строй батальонцев тяжелым усталым взглядом, штурмбаннфюрер громко заговорил по-немецки, глядя при этом на гауптмана Шухевича. Унтерштурмфюрер переводил его речь на русский язык с сильным немецким акцентом, часто путая окончания слов.

– Украинские добровольцы! Сейчас, когда солдаты великой Германии на фронте сражаются с Россией, этим вашим извечным врагом, им в спину подло бьют лесные бандиты. Проливающим свою кровь немецким солдатам эта кровь нужна в тыловых госпиталях… А эти лесные бандиты изуверски убили немецких врачей и пытаются сделать так, чтобы в эвакуационном госпитале на станции не оказалось донорской крови. Но наша воздушная разведка с самолета «Физилер-шторьх» [78] засекла место расположения банды. Задачей вашего батальона будет блокировать все пути отхода бандитов.

После этих слов штурмбаннфюрер замолчал, пытливо оглядывая лица солдат.

– Но предупреждаю всех, доноры нам нужны живыми. В госпиталь поступила большая партия раненых из-под Сталинграда.

Тогда его, Геннадия Батенко, еще недавно сержанта Красной армии, а еще до этого курсанта авиационного училища, обдало холодом. Ведь речь идет о маленьких детях! О тех детях из сожженных деревень, которых немецкие врачи с медсестрами потом куда-то увозили из расположения батальона после каждой проведенной «акции».

Потом прозвучала команда: «По машинам!» И уже минут через сорок колонна большегрузных тяжелых автомобилей втянулась на лесную дорогу между мохнатых елей. Впереди колонны на некотором удалении ехал немецкий бронетранспортер с автоматической пушкой. Еще около часа пути по узкой лесной дороге, затем машины вышли на пересечение с шоссе и остановились. Им дали команду спешиться и построиться. Первое, что он увидел, спрыгнув с машины, был сгоревший немецкий мотоцикл «цундап» с коляской, стоявший на обочине шоссе. Рядом, уткнувшись бампером в березу, стоял чешский грузовик «Татра». Двери машины были распахнуты, колеса спущены, а лобовое стекло покрыто трещинами от прошедшей автоматной очереди. Но самое страшное оказалось рядом. Справа от машины, на кольях, вкопанных в землю, висели два трупа со связанными за спиной руками. Обер-лейтенант с эмблемами медицинской службы и девушка в белом медицинском халате и с длинными светлыми волосами. Гена уже знал, что немки часто красили волосы перекисью водорода, чтобы соответствовать внешности истинных арийцев. Лица обоих были искажены печатью мучительной смерти, а у оберлейтенанта вывалился язык. На шее медсестры, рядом с окровавленной вылезшей заостренной верхушкой осинового кола висела картонка от коробки с немецким сухим пайком. На картонке химическим карандашом было написано: Achtung! Minen!

– А чего их не разминируют и не похоронят? – шепотом спросил он тогда стоящего справа от него Лешку, тоже бывшего красноармейца, родом из Днепропетровска. До того как попасть в плен, Алексей служил в саперном батальоне их разгромленной стрелковой дивизии.

– Там заряд на неизвлекаемость установлен, со взрывателем ВПФ [79]. Чуть тронешь – сразу рванет, – также шепотом ответил сосед.

– Разговорчики в строю, – злобно рыкнул на них цепной собакой унтер Бобель. – Лучше боевой приказ слушайте, бесовы дети.

Приказ, озвученный их командиром взвода на галицийской мове, мало понятной даже восточным украинцам, они тогда все-таки поняли. Их взвод по лесной тропинке должен был пройти до узкого перешейка между лесным озером и топким болотом и занять там оборону. Как просчитало немецкое командование, почти единственный шанс русских – это прорваться по узкой дороге между водой и трясиной и затеряться в дремучих лесах.

Дефиле, вот как по-научному называется такой проход, вспомнил он тогда занятия по военной топографии в училище. Вроде бы ничего страшного и опасного. Партизаны уже заблокированы, а с ними вместе выдвигаются два расчета с пулеметами МГ-34 и самое главное – радист с радиостанцией. В случае чего он быстро вызовет огонь тяжелых минометов на головы партизан, если они рискнут прорываться через позицию их взвода.

Вперед ушел головной дозор из трех эсэсовцев, одетых в егерские камуфлированные костюмы и вооруженных русскими самозарядными винтовками СВТ. Позади, на расстоянии видимости, в колонну по одному по узкой тропинке зашагал взвод.

Справа и слева от тропы была заболоченная почва с чахлыми березками и осинками, местами виднелись участки открытой воды. Поэтому, как понял Геннадий, командир взвода не назначил боковых дозоров. А зря!

Этот смешанный лес, с узкими заросшими тропами, вывороченными ветром деревьями и большими участками непролазного валежника выглядел диковато, и продираться по нему было весьма тяжело. А тут еще проклятый унтер в наказание за болтовню в строю заставил его тащить тяжелый немецкий ранец из телячьей кожи с рыжим верхом. В нем лежали запасные аккумуляторы для радиостанции.

«Да, этот Бобель хоть и сука был, а получилось, что спас мне тогда жизнь», – воспоминания Генри остро пронзила откуда-то пришедшая мысль.

Прошли они тогда около трех часов и, взмыленные как лошади, вышли на полянку на краю тихого лесного озерка. Трое немцев из боевого охранения продолжали всматриваться в лесную глушь, держа оружие на изготовку. Да, на эту полянку влез весь их измотанный взвод, нагруженный оружием и боеприпасами. Он скинул с плеча сильно потяжелевший карабин «маузер» и, перехватывая оружие в правую руку, бросил взгляд на немцев. От увиденного он остолбенел. За какие-то доли секунды головы эсэсовцев охранения лопнули, став похожими на красные цветки, а что-то кроваво-серое студенистое расплылось