— Ну, что там?.. — начал Цыган и осекся.

Вова был белый, как мел, в царящих внутри избы сумерках его бледность особенно выделялась. Рамир вскочил:

— Что там?

Лаборант открыл рот, но не издал ни звука. Затем замычал, тыча пальцем вверх, громко сглотнул и провел большим пальцем по горлу.

Из отверстия показалась голова Балабана, молодого свободовца, который вместе с Ботаником дежурил у дыры в крыше, осматривая окрестности.

— Слышьте, мы вроде наших видели, — робко сказал он. — Я вообще-то не уверен, но вроде они того… Да, Ботаник?

Сталкеры замолчали. Все взгляды обратились к дрожащему Вове. Очки медленно сползали по носу на самый кончик, но он даже не замечал этого.

— Это были трупы, я уверен, — выдавил наконец лаборант. Он развел руками, словно это что-то доказывало, и беспомощно ссутулился.

— Слышьте, я-то не уверен, — пробормотал сверху Балабан.

Рамир с силой подергал себя за мочку. Он так увлекся обдумыванием плана, что немного выпал из реальности. Курильщик в своем углу поднялся:

— Ты ничего не напутал, часом? Ты же в очках, значит, видишь примерно как слепая собака!

— При чем здесь очки?! — закричал Ботаник, сдергивая предмет разговора и взмахивая им. — Их вынесли из лаборатории и бросили под забором! Кто еще это мог быть?!

Очки ударились об угол печки, раздался тонкий звон, и из оправы вылетела половинка стекла. Ботаник близоруко уставился на остаток линзы.

День быстро угасал за заколоченными окнами, в избе темнело. Затем зажегся прожектор, и темноту пересекли полосы электрического света. Сталкеры стояли вокруг Ботаника молчаливой стеной, здесь собрались все пленники.

— Чё они с парнями сделали? — медленно спросил Кувалда, сжимая и разжимая огромные кулаки.

— Я думал, нас на стройку отправят! — пискнул в углу кто-то из молодых. Рамир покачал головой:

— Мы для них мясо…

— Я этого так не оставлю! — Грыжа подпрыгнул, стукнул себя в грудь. Он уже уладил свои дела в сортире: Кувалда вытряс из сталкеров пару носовых платков, ими младший лейтенант и удовлетворился. — Мы должны заявить протест! Убийство пленных запрещено Международной конвенцией ООН… Послышался скрежет — в замке поворачивался ключ. Сталкеры зароптали.

— За мной! — взмахнул короткой рукой младший лейтенант. — Мы им покажем! — И он рысью устремился к отворяющейся входной двери, сталкеры — толпой за ним.

— Эй, вы чего? — попробовал остановить их Рамир. — Не глупите! — Неприятный страх кольнул грудь.

— Где наши друзья?! — с порога комнаты крикнул Грыжа военсталу со свернутым носом, вошедшему в сени первым. Тот вскинул «скар» к плечу и заорал:

— Назад! Все назад!

Тяжело дышащие сталкеры стояли перед ним, никто не попятился. В избу вошли еще два военстала, за ними маячил повар с алюминиевой кастрюлей, в намотанном на голову клетчатом шарфике.

— Мы требуем, чтобы нам сказали, зачем мы здесь! — выпалил Грыжа. — Где наши друзья? Куда вы их дели? Что вы с ними сделали? По положению Международной конвенции о пленных… — Он шагнул вперед, и военстал с перебитым носом, перехватив «скар» за ствол, смазал ему прикладом по лицу.

— Назад, я сказал!

Сталкеры зароптали и как один шагнули вперед. Охрана подняла автоматы, направив их на пленных, командир выстрелил в воздух. Толпа вскипела, гнев, словно пена, поднялся и бросил толпу на военсталов, в тесных сенях поднялся гам.

Повара перекосило, он опустил кастрюлю и, подобрав болтавшийся на шее пластмассовый свисток, дунул в него. Свиста почти не было слышно в этой свистопляске.

— Вас перестреляют! — Цыган хватал разгоряченных сталкеров за плечи, от него отмахивались. Лица раскраснелись, глаза пылали, волосы растрепались, люди лезли в сени, уже не понимая, что делают, животная ярость владела ими.

А со всех сторон к избе уже бежали военсталы в «цифре». Сухая очередь распорола воздух перед домом, по крыльцу загрохотали тяжелые ботинки спецназа. Несколько военсталов ворвались внутрь, работая прикладами как дубинами. На головы сталкеров посыпались удары. Как часто бывает с толпой, гнев почти мгновенно сменился страхом. Люди еще дрались, но уже инстинктивно, защищаясь. Бунт быстро подавили. Военсталы раскидали сталкеров, щедро награждая их затрещинами и пинками.

— Оставить без завтрака! — орал командир. — Я с вами еще разберусь!

На скуле у него расплывался кровоподтек, оставленный необъятным кулаком Кувалды. Сержанта из «Долга» повалили и били прикладами трое военсталов.

Рамир стоял у печки, прислонившись к стене плечом, скрестив руки на груди, смотрел, как вталкивали из сеней в избу избитых, с распухшими лицами сталкеров, и его переполняла горечь. «Ради чего?» — никак не мог он понять. Какое-то новое чувство зарождалось у него в душе. Нельзя сказать, что Рамир любил людей. Наоборот, он слишком хорошо видел человеческие недостатки и скорее презирал людей — в массе. Расхлябанных, жадных, глупых… Но он слишком ценил данную человеку свыше свободу выбора. Свобода — главное достояние человека. И тех, кто пытался лишить его и других свободы, Цыган ненавидел.

* * *

— Я буду жаловаться в ООН! Подам на него в Страсбургский суд по правам человека! Напишу в Красный Крест! — никак не мог успокоиться Грыжа.

— В «Гринпис» пожалуйся, — поддержал Рамир. Они с младшим лейтенантом помогли Кувалде подняться. Сержант хмурился и молчал, на лице у него застыло странное выражение. Может, правда, Цыгану так показалось, потому что и все лицо у долговца стало странноватым, опухшим, в кровавых трещинах. На лбу, под правым глазом, на подбородке кровоподтеки, синяк на шее, ранка на виске, через всю щеку тянется бурая полоска, уже подсохшей и потемневшей крови.

Кувалду посадили на лавку. Он ссутулился, опустив коротко стриженную голову, положил мощные ладони на край сиденья. Ботаник топтался рядом и дрожащими пальцами дергал полу халата, пытаясь разорвать его на бинты. Отовсюду неслись ругательства и стоны.

— Это преступление против человечности! — не унимался Грыжа.

— Заткнись, — сказал Рамир.

Кувалда уставился в пол и молчал. И это молчание было хуже всего. Цыган видел, как сошлись на переносице густые брови сержанта, как глубокая складка пересекла окровавленный лоб, сломав подсохшую корку.

Пленным недолго пришлось зализывать раны. Заскрежетал ключ в замке. Побитые сталкеры — всех из сеней затолкали в общую комнату, хотя здесь и так было тесно, — сидели по лавкам, лежали на полу, кто-то на печке. Ни один не поднялся при виде гостей.

Первым вошел все тот же военстал со свернутым носом — приклад «скара» упирается в плечо, палец на спусковом крючке, — следом вбежали еще шестеро спецназовцев и рассыпались по помещению, держа пленных под прицелом и тесня их к стенам. Дверь осталась нараспашку, в избу проник свежий морозный воздух, разбавив вонь нужника и сырых гниющих досок. Затем послышались быстрые шаги. Рамир оглянулся. Едва заметно прихрамывая, вошел высокий, худощавый военный в форме генерала украинских аэромобильных войск. Брюки тщательно отутюжены, на гимнастерке ни складочки, ворот туго застегнут, на плечи небрежно наброшена форменная куртка. Человек остановился на середине освобожденного пространства, и сразу стало понятно, что он главный. Здесь не требовалось слов. Протасов.