– Да, милиционеры мало зарабатывают, – повторил Солод и сокрушенно покачал головой, будто именно эта тема не давала ему покоя бессонными ночами. – Очень мало.

Предложить немного денег – можно, даже нужно, решил он. От этого вреда не будет. Только надо не в лоб, а как бы между делом…

– Я человек простой, без выкрутасов, – сказал Леонид. – Если у вас намечаются финансовые затруднения или другую машину решили купить, то – пожалуйста. Готов выделить любую сумму. В долг или как вам угодно… Из чисто дружеских побуждений. Со мной – без всякого стеснения. Одно слово – и все сделано.

Девяткин мгновенно почувствовал зуд в кулаках. Захотелось выплеснуть в морду Солода его коньяк, развернуться и въехать этому придурку по зубам. И еще добавить слева в ухо. Чтобы слух потерял на неделю, ходил с повязкой и своим друзьям бандитам врал, будто ухо простудил, отдыхая на природе, или с лестницы загремел и головой приложился о ступеньку. А потом плюнуть на его персидский ковер и хлопнуть дверью, отделанной слоновой костью. Но Девяткин лишь улыбнулся и ответил, дружелюбно глядя в глаза собеседника:

– Машиной я доволен. А как только деньги понадобятся, дам знать.

Солод долил в свой стакан коньяка, сделал большой глоток и выразился в том духе, что после кончины жены понял, как мало сделал в этой жизни добрых дел. Но еще есть шанс наверстать упущенное – скажем, пожертвовать некоторую сумму церкви или еще что в этом роде придумать.

– Но это позже, – Солод скорбно сжал губы. – А пока я должен прийти в себя. Поймите, эти люди… Эти свиньи… Они ведь ударили в самое больное место. Эти подонки просто-таки надругались, я другого слова не подберу, именно – надругались… Да… Они надругались над ее памятью. То есть над моей памятью о жене. То есть о покойной жене.

Солод замолчал и решил, что заговорился. Забрался далеко, в не изученные еще глубины стилистики. И поэтому сам понять не может, над кем или над чем надругались эти самые подонки. И о каких, собственно, подонках он вел речь.

– Нет им прощения, – добавил Солод и замолчал.

– Да, да, я понимаю всю глубину вашего горя, – ответил Девяткин. – Вас переполняет отчаяние, горечь потери. Молодая женщина ушла из жизни. Это несправедливо, это ужасно. Но обстоятельства гибели странные. Я бы сказал, что у следствия сейчас больше вопросов, чем их было неделю назад.

Солод подумал, что пустой разговор наконец выходит на интересную тему о ходе следствия и его результатах. Собственно, эта встреча для того и нужна, чтобы прояснить ситуацию. Понять, что за информация у ментов.

Накануне он связался с одним из своих влиятельных друзей, попросил срочно устроить разговор с начальником следственного управления МУРа полковником Богатыревым. Телефонный разговор легко организовали, и Солод выспросил у полковника все, что тот смог или захотел сказать. А напоследок Леонид добавил, что очень хочет увидеться с офицером милиции, который ведет дело об убийстве жены. Богатырев ответил в том смысле, что такие встречи против правил, но исключение сделать можно. Он попросит своего подчиненного как можно скорее заглянуть к Солоду на огонек и коротко рассказать о ходе следствия. Уже с утра Девяткин позвонил в приемную и поинтересовался, когда и где удобно встретиться.

– Вот как? – Солод удивленно вскинул брови. – Я думал, дело двигается…

– Двигается, – печально кивнул головой Девяткин. – Вопрос только, в каком направлении. Буду откровенен: Алла Носкова, по нашим данным, была убита не там, где нашли ее труп. Совсем в другом месте, это даже не в Москве. Южное направление, город Апрелевка. Преступники перевезли тело в парк возле ветеринарной академии, когда Алла Олеговна была уже мертва.

– Что вы говорите?

Стакан с коньяком дрогнул в руке Солода. Он подумал, что мент – не самый умный человек, какие встречались на жизненном пути. По ступенькам карьерного роста поднимается с трудом. Вряд ли ему под силу размотать сложное дело. Если начальство требует результата, майор наверняка находит выход из положения. Задерживает какого-нибудь душевнобольного наркомана и лупит его дубиной до тех пор, пока тот не сознается в убийстве и не подпишет все бумаги. Или так: для начала ломает подследственному позвоночник, а потом, если тот еще жив, задает свои дурные вопросы и пишет протокол.

– Точно говорю: когда Аллу Олеговну бросили в парке, она уже скончалась, – повторил Девяткин. – И вот отсюда начинаются белые пятна. Зачем, с какой целью злоумышленники все это устроили? Что делала ваша супруга ночью в Апрелевке? У нас был важный свидетель. Но… Бандиты дотянулись и до него. Увы, мы не смогли помешать. Да, должен признаться, что успехи наши минимальны. До сих пор мы блуждаем во мраке.

Последнее сообщение привело Солода в состояние, близкое к эйфории. По существу, менты сами расписываются в собственной немощи. Прямым текстом сообщают: перспектив у дела никаких. Он покачал головой и, не стыдясь своих чувств, вытащил носовой платок, промокнул слезу, повисшую на реснице, и с чувством высморкался. Пару минут сидел молча, словно переваривал услышанное.

– Что ж, и плохие новости легче переносить на сытый желудок, – сказал он наконец. – Я распорядился, чтобы в малой гостиной накрыли столик. Перекусим.

Девяткин уже хотел отказаться, но вспомнил, что на завтрак съел лишь одно вареное яйцо, случайно завалявшееся в пустом холодильнике, и теперь чертовски голоден. А в милицейской столовке перерыв до вечера. Он ответил, что с удовольствием составит компанию уважаемому Леониду Ивановичу. Но при одном условии: за обедом ни слова об убийстве, следствии и прочих ужасных вещах. Лучше переброситься анекдотами. В ответ хозяин позволил себе что-то вроде печальной улыбки и повел гостя в глубину комнат.

* * *

Паша Пулемет, сидевший за рулем внедорожника «Ниссан», издали видел, как менты остановили машину босса. Он ехал следом, сохраняя внушительную дистанцию. Поэтому, поравнявшись с постом дорожно-постовой службы, снизил скорость и своими глазами смог рассмотреть вооруженных автоматами ментов, обступивших машину Гурского. Паша прибавил газу, доехав до ближнего моста, развернулся и поехал обратно к Москве. Затем снова развернулся и поехал к тому месту, где стояла зеленая «Хонда». На черепашьей скорости проследовал мимо поста. На этот раз он увидел Гурского, лежавшего на пыльном асфальте у обочины. Менты вытаскивали из машины двух сотрудников службы безопасности, видно, хотели положить их в дорожную пыль и заковать в наручники.

– Видел? – спросил Паша человека, сидевшего рядом.

Это был молчаливый худой мужчина лет тридцати пяти по имени Игорь, который вечно отвечал на вопросы с задержкой, словно боялся ляпнуть что-нибудь не то, и усвоил привычку тщательно обдумывать каждое слово перед тем, как его сказать. Поэтому среди своих ребят он получил прозвище Тормоз. Игорь почесал затылок, долго хранил молчание и наконец ответил:

– Вроде наших замели.

«Ниссан» остановился в некотором отдалении от милиционеров, Пулемет набрал номер телефона своего самого большого начальника и, когда Солод снял трубку, постарался в нескольких коротких фразах раскрыть суть происшествия. Так было условлено с самого начала: если одну из машин ненароком останавливают менты, значит, шефа тут же ставят в известность о происшествии.